Эмма Нуэр - От желания уйти до желания остаться

– Паоло, мой дорогой Паоло… – подошел к нему сзади Георгий и похлопал по плечу. – Подумай сам, как не волновать прислугу по поводу Анны. В конце концов, это – твоя работа.

Видя нездоровый вид старика, он озадаченно сел рядом с ним за столом и скрестил руки в замок:

– Я вижу тебя что-то тревожит. Расскажи мне?

Батлер вновь рухнул на стул и схватился за голову.

– Я все жду, синьор… Все жду, когда вы одумаетесь… Почему же вы до сих пор не одумались?

Слова невпопад срывались с его губ и бились о глухой деревянный спил. Он был жалок: язык отказывался плести паутину из связных предложений. Весь в саже и угольной пыли, он с киркой в немощных руках пытался пробить многокилометровые горные недра безумия своего хозяина; он знал, он был уверен – в них сокрыты прекрасные алмазы, чистые и драгоценные.

– Как же вы можете оставаться таким спокойным, таким равнодушным?! – прикрикнул батлер, не выдержав молчания и безучастия к своим обращениям.

Георгий фыркнул, отодвинулся со стулом назад и прогулочным шагом направился к другому концу обеденного зала. Попытки старика достучаться до него были тщетными. Он вновь закрыл лицо ладонями.

Его хозяин между тем молчаливо брел к своему самому любимого глиняно-медному фортепиано, стоящему рядом с высоким и грубым винным шкафом. Редкостная вещица. Раритет. Достался ему на черном аукционе за баснословные деньги – местами поцарапан, но при том отполирован им лично до дыр.

Сквозь пальцы Паоло с ужасом наблюдал, как его синьор погладил инструмент, словно пушистое домашнее животное, уселся на стул и принял подготовительную позицию перед игрой: локти Георгия расслаблено опустились, позвоночник и макушка головы вытянулись к потолку, грудная клетка раздулась и замерла. Ресницы коснулись лиловой кожи под глазами.

Он трепетно прощупал белые клавиши, точно боялся обжечься, и разыгрался легкой пяти нотной мелодией. Голова покачивалась в унисон с переливами и только изредка поглядывала вниз на нотную тетрадь. Звуковые волны подхватывали на лету все тяготящие суждения и уносили их назад в плен безмолвия.

Лишь одного воспоминания о ней достаточно, чтобы обезумить. Лишь один ее силуэт на задворках памяти – и срочна нужна сигарета или дефибриллятор. Опять!

Георгий грянул всеми перстами слева и справа ударом мастера. Стаккато! Пальцы в бешеном ритме двинулись с разных краев клавишного ряда навстречу друг другу, изливаясь отголосками грома и нежных свирелей. Невыносимо.

Батлер поднял голову и застыл. Он был поражен.

– Шопен – этюд опус 25 номер 11. – произнес он нечаянно вслух и, не веря ушам, побрел на другой конец зала к источнику звуков. – Идеально.

Георгий играл безошибочно и четко. На эмоциональном пике композиции он с акцентом ударил по клавишам и задержал руки в воздухе.

– Тебе не о чем беспокоиться. – резко отрезал он оторопевшему Паоло, не отрывая взгляда от черно-белого ряда. – Фух…

Георгий выдохнул, и его грудная клетка вновь сдулась. Плечи обмякли.

Облегчение. Он вновь положил руки на корпус своего бежевого друга и продолжил играть в импровизированной форме легкую кантилену.

– Что вы намерены делать, синьор? Я ломаю голову и не могу понять ваших мотивов. Что же вы сотворили… Семья этой девушки убивается от горя; телевидение, пресса – ее лицо повсюду.

– Паоло. – причмокнул губами Георгий, наслаждаясь гаммами. – Анна просто пока побудет нашей гостьей. Уверен, ей очень понравится в моем поместье.

– Боюсь, вы окончательно потеряли всякое чувство меры. Я долго размышлял и пришел к выводу, что моя совесть не позволит находиться с вами в одной упряжке. При всем уважении к Вам, синьор Кавалли, заявляю: я вам в этом деле не помощник!

– Еще какой помощник! – прорычал Георгий, ударив кулаками по беззащитным струнам. – Ты мне будешь великолепным помощником, и, я смею надеяться, преданным другом! У тебя, как, впрочем, и у Анны теперь есть только одна жизнь – жизнь по моим правилам. Никакой другой жизни у тебя не будет, ты меня понял, Паоло?!

В коридоре послышались приближающие шаги.

Гнев мужчины усмирился: он встал из-за инструмента, поправил свой пиджак и прошипел, поглядывая по сторонам:

– Приведи себя в порядок! Завари себе успокоительной травы или запишись на дельфинотерапию; делай что хочешь, но не угнетай меня больше своими жалобами и нытьем!

В холле послышались женские голоса и бряканье швабр.

– Это бремя меня задавит, синьор! – сурово прошептал в ответ батлер. – Лучше умереть, лишь бы не быть свидетелем этого позора! Как же вы могли? Я надеялся, что горький пример вашего покойного отца хоть чему-то вас научит.

Зрачки Георгия расширились от ярости.

– Никому! Никому в этом доме я не позволю упоминать об этом человеке! Тем более, называть его моим отцом! Раз ты не боишься смерти, хорошо подумай, а так ли бесстрашны твоя любимая дочь Ребекка и пара ее чудесных близнецов?

На лице старика отпечаталась гримаса ужаса. Потеряв дар речи, он растеряно отвел взгляд в сторону.

– Не бойся. Я знаю тебя, и знаю, что ты все сделаешь правильно. – ослабил напряжение его хозяин. – Пойми, это не блажь и не каприз. Анна мне дорога, и я не причиню ей зла. Моя и твоя задача – оберегать ее здесь от других и от себя.

Паоло нахмурил морщинистый лоб.

– Вы сказали, что эта девушка вам дорога? Поэтому вы ее похитили и заточили в своем поместье, а меня назначили ее дозорным?

– Именно так. Любовь толкает людей на неоправданные поступки.

– Любовь? – скривился батлер от недоумения. – Святые небеса, любовь! Какая неслыханная дерзость! Как смеете вы, синьор, романтизировать такую трагедию! Это не театр, а жизнь – человеческая жизнь! Вы совершили страшный поступок! Аморальный и бесчеловечный поступок! Варварский!

Ответа не последовало. Георгий притупленно смотрел сквозь него, но Паоло не унимался.

– А как же синьорина Грассо? Что будет с ней, вы об этом подумали?

Георгий хрустнул затекшей шеей и озадаченно посмотрел на часы.

– Я полагаю, что мы друг друга поняли. – хлопнул он ладонью по спине старика и поспешно двинулся назад по направлению к вестибюлю. – Я уезжаю к Ванессе и вернусь только завтра. Позаботься о нашей гостье и не забудь о договоре.

Ступор. Батлер не мог опомниться. До ушей донеслись рев двигателя, интенсивного трения шин о брусчатку и удаление автомобиля от двора все дальше и дальше. Стало тихо.

Георгий покинул поместье.

Нужно было собираться с силами, куда-то идти, давать распоряжения, объяснять и объясняться, быть частью сумасбродства и тирании. Соучастником! Это выше всяких возможностей, прямая дорога к бесповоротной аменции. Тошно, страшно…

Старик пошатнулся на месте, жгучая боль поразила сердце и уползла в левую лопатку. Он оперся двумя руками о еще горячий инструмент и беззвучно застонал. Его настиг рвотный позыв.