Василина Жидких - Я хочу еще

– Поэтому я и не говорил. – Я едва сдерживалась от того, чтобы не придушить друга собственными руками за его же тупость. – Я думал, что смогу простить его, но я не смог. Всеми силами пытался, но не получилось, а сейчас, когда все снова начинает рушиться, я почти уверен, что ненавижу его.

– Дмитрий Владимирович не сомневался в том, что ты упал с лестницы, он сомневался в других увечьях, – взяв друга за руку, я заглянула ему в глаза. – Он столкнул тебя? – Алекс кивнул, и я снова взорвалась. Отпустив руку друга, я отошла в сторону, чтобы не стукнуть его сгоряча. – Этот придурок почти испортил тебе жизнь, и ты думал, что вот так легко сможешь об этом забыть?

– Да, Петра, я думал, что смогу, – упрямо закричал он, забывая о том, что вокруг нас люди. – Я верил в свои силы и надеялся, что смогу простить его за то, что он трусливо бросил меня одного на чертовой заброшке, после того, как сам столкнул!

– Ты понимаешь, как убого это звучит? – потрясенно спросила я, вспоминая, как сильно страдал Алекс в больнице. Никто не знал, сможет ли он вернуться к танцам, которые всегда были для него смыслом жизни, и потому, как только Алексу сняли гипс и дали желанную команду "можно", он, не щадя себя танцевал, танцевал и танцевал. Он убеждал всех и самого себя, что так сможет быстрее восстановиться, но я видела в нем лишь жутко напуганного человека. Алекс танцевал не для того, чтобы быстрее восстановиться, а для того, чтобы убить в себе страх. – Чем ты думал?

– Сердцем я думал, ясно? – резко ответил он, развернувшись ко мне. – Я знаю, что это звучит глупо, поэтому никому не рассказывал о нем.

– А зачем, тогда сейчас об этом заговорил? Думаешь, мы поймем и примем? Хрена с два!

– Я и не прошу его принять, Петра. Я решил рассказать об этом, чтобы проще от него отказаться, – тихо проговорил Алекс, грустно вздыхая. – Петра, я любил его.

– Это повод простить?

– Это повод бороться, – пробормотал он, неотрывно смотря на меня. – По крайней мере я так думал, пока мы, проходя через трудности, становились ближе. Я думал, что любовь поможет нам.

– Любовь, это не исцеление и не пилюля от всех болезней, хватит к ней так пренебрежительно относиться, – любовь в конце концов может убить. – Ладно, я могу согласиться, что с некоторыми трудностями, любовь поможет справиться, но, черт возьми, то, что произошло с тобой, это… Алекс, тебя нашли ночью в крови на какой-то заброшке и ты сейчас пытаешься убедить меня, что любовь – это повод бороться?

– Петра, я гей, а он хренов гомофоб 1 1 Гомофобия – это иррациональный страх перед гомосексуальными мыслями, чувствами, поведением и людьми. Гомонегативизм – это рационально принятое решение о том, что гомосексуальность это "плохо". Грань между гомофобией и гомонегативизмом очень тонкая, но видимая.

– Уверен?

– Да, Петра, послушай меня. Ваня самый обычный парень из самого обычного района, где за каждым углом, тебя то гопник поджидает, то маньячина с ножом жаждет выпотрошить твои кишки. – Ну, с маньячина, Алекс перегнул конечно, но я поняла его. – И он испугался, когда понял, что его тянет к парню…

– Хочешь сказать, что это у вас новый вид ухаживаний? Чтобы уж наверняка добиться внимание ухажера, надо столкнуть его с лестницы, чтобы далеко не сбежал?!

– Закончила? – спросил Алекс, сжав челюсти. – Знаешь, давай не будем говорить о нем? Я хотел, чтобы ты помогла мне, но слушая тебя, мне хочется его защищать, а это не то, на что, я рассчитывал.

И на этой ноте мы разошлись, точнее ушел он, а я осталась ждать на остановке свой автобус.

А после я стала думать о том, что было бы, если бы Алекс рассказал мне об этом парне раньше, а не тогда, когда решил расстаться.

– Я думаю, что все не очень хорошо, – я вздрогнула, когда сидящий напротив Ян неожиданно заговорил.

В номере, который Алекс ставит для отчетного концерта в конце учебного года, есть связки, которые меня не особо устраивают. Решив вопрос с одним элементом, я указала на другой, в котором запутанные шаги и довольно размашистые некрасивые движения руками, что на мой взгляд выглядит не особо органично со стороны. А учитывая, что у нас танец с завязанными глазами, то сослепу мы просто прибьем друг друга в процессе.

Мне не нравится, а Алекс в восторге, потому что, по его мнению, эта связка отражает чувственность. Ага, чувственность в процессе которой два человека лупасят друг друга руками. Бьет, значит любит? Как-то так, да?

– Танец – это не только точные, технически правильно выполненные движения, это еще эмоции, – сказал он после того, как я показала ему видео с наших репетиций.

– Тебя не смущает, что это неудобно выполнять? – я снова и снова смотрела этот отрывок, и не могла увидеть то, о чем говорил Алекс. Ну не могу я увидеть чувства, зато могу увидеть неверно составленную связку неудобную для одного из танцоров. – Давай сделаем так, если я найду, чем можно ее заменить, то мы обсудим это, хорошо? Не говори "нет" сразу.

Он тогда ничего не ответил, лишь улыбнулся и ушел, а я пошла в библиотеку, чтобы посмотреть некоторые видео с танцевальными практиками думая, что найду что-то интересное, что могло бы устроить и меня, и моего неожиданно появившегося несговорчивого хореографа. Первые изменения он принял почти безоговорочно, но сейчас Алекс не настроен сдаваться без боя и это удручает.

Просидев в библиотеке не больше часа, я довольно сильно устала и пошла домой, планируя закрыться внутри и никуда не выходить, но планы резко изменились, когда на пороге квартиры я споткнулась о разбросанную кучу незнакомой обуви.

Признав среди наваленной обуви, ботинки старшей сестры, неожиданно нагрянувшей домой видимо со своими подружками, я аккуратно разулась и тихо, не привлекая внимания, ушла к себе.

Приняв душ после репетиции, я вернулась в комнату и включила музыку, чтобы заглушить их громкие голоса. Как и сейчас, я тогда села на пол с ноутбуком и собиралась искать видеоролики с танцевальными практиками, но я не смогла сосредоточиться.

Во-первых, у меня не было желания, что-либо делать, а во-вторых, меня напрягал шум в гостиной.

Просидев так около часа, я позвонила Пашке и спросила, где она сейчас. Узнав адрес, я собралась, заказала такси и довольно скоро оказалась дома у Яна, не зная, что я дома у Яна.

В тот вечер, я бежала не от шумной компании сестры, а от того, что творилось у меня внутри из-за Станиславы, которая была где-то рядом. Наверное, бояться ее стало для меня рефлексом, потому что я не могу расслабиться и не обращать на нее внимание, когда нас разделяет тонкая стена. Головой я понимаю, что не боюсь ее, но сердце все равно падает в пятки, когда рядом кто-то шумит. Страха вроде бы и нет, а вроде бы и есть.