Оливия Голдсмит - Фаворитка месяца

Робби облачил труп в лавандовое платье от Боба Макки.

– Раз уж он при жизни изображал девицу, пусть так и останется после смерти, – заявил он.

Ужасающее фото Лайлы в гробу с рыжими волосами, дико дисгармонирующими с лавандовым платьем, была помещена на обложках половины журналов мира. Зато была прислана почти тысяча венков и букетов.

Посмотреть покойную пришли тысячи.

– Они были ее фанатами, – всхлипывая, говорил Робби. – Она их любила.

Дело было не в тех, кто любил ее. Одна женщина пыталась стереть грим с ее лица. Другая начала ругаться у гроба. Администрация укрыла покойного за непробиваемое стекло. От этого гроб стал похож на хрустальный ящик.

Еще хуже, чем те, кто поносили Лайлу, были пришедшие поклониться ее раке. Сотни молодых людей и некоторые не столь молодые появились в полных регалиях Лайлы Кайл, включая высокие каблуки, косметику и обязательно длинноволосый рыжий парик. При виде тела некоторые взвизгивали и падали в обморок. Другие рыдали. Многие нуждались в медицинской помощи. Но раз увидев, они спешили в хвост семиквартальной очереди, чтобы пройти мимо еще раз.

Появились тысячи девочек-подростков. Их, по-видимому, не волновала эта суета с переменой пола. Возможно, так она нравилась им еще больше. В конце концов Девид Боуи одевался почти столь же экстравагантно и опередил Лайлу на целые два десятилетия. А теперь были девяностые. Девчонки визжали до боли из постоянной тяги подростков визжать.

Почти две сотни автомобилей пытались проложить долгий путь к Форест Лон. Спектакль у могилы представлял собой сущий бедлам. И из всех, кто там был, только один действительно знал Лайлу при жизни. Это был ее тетушка Робби, которого пришлось буквально оттащить от могилы.

Мелочи. Если он думает о мелочах, о сущей чепухе, значит он здоров, решил Марти. Солнечные блики исчезли со складок снежно-белых простыней. Тень от ночника на стене. Вкус ломтиков банана с хлопьями.

В банном халате и шлепанцах Марти медленно подошел к окну, выходящему на красиво ухоженный сад. «Должно быть, это Япония», – подумал он. Все было настолько совершенно, настолько опрятно, что это должна была быть Япония. Но затем Марти вспомнил и отошел от окна.

Он услышал, как поворачивается в замке ключ, и увидел сиделку. Как ее имя?

– Как вы сегодня, мистер Ди Геннаро? – Она взяла поднос с остатками завтрака и пошла к двери. – Вы сегодня в отличной форме. К вам вернулся аппетит.

Сиделка закрыла и заперла за собой дверь, оставив Марти в тишине наедине со своими мыслями.

Он сел в кресло времен королевы Анны, из которого можно было видеть сад. Ах, нет. Теперь Марти был расстроен. Слезы полились из его глаз, медленно сползая по щекам. Марти часто сидел здесь, в этой чистой и тихой комнате, и плакал. Он сам не мог объяснить, почему позволяет себе плакать.

Больничную постель убирали рано, застилали пледом, вытирали пыль на сундуке в стиле Шератон и на прикроватной тумбочке. Все это делали, пока Марти принимал водные процедуры перед завтраком. Ему понравилось здешнее обслуживание. Хороший отель. Но никакие муки в мире не могут быть облегчены тем, что живешь в отличном отеле. Где бы он ни находился. Если это не Япония, может быть, это Англия? Нет. Слишком солнечно.

Марти сидел в обитом парчой кресле и плакал. Всякий раз перед началом процедур словно крошечное окошко приоткрывалось в его сознании, и Марти вспоминал. Лайла! Лайла умерла!.. И он плакал. Лайла обманывала его, вспоминал Марти, слезы лились быстрее. И Лайла была мужчиной!

Ей не надо было лгать. Марти в любом случае любил бы ее. Но это сделало его гомосексуалистом. Все-таки они могли найти выход. Они бы нашли выход. Все было бы хорошо, если бы Лайла не лгала. Лгала и умерла. Эта безобразная рифма сверлила его мозг. Ей не стоило лгать и умирать. Вместе они бы справились с этим. Но сейчас, думал Марти, они не вместе. Он стал посмешищем для всего Голливуда, и все его жалели. Эта жалость была самой болезненной для Марти. Или, возможно, мысль о том, что он больше никогда не увидит Лайлу? Нет, реальностью было то, что Марти никогда не сможет работать снова, никогда не сможет создавать красоту на экране, и это было самым тяжелым.

Лайла лгала ему. И теперь она мертва. Лгала и умерла.

Скоро должна была вернуться сиделка с пилюлями и водой. Скоро, и тогда придет конец слезам и воспоминаниям.

Обычно Марти не помнил этого. Обычно он не мог остановить свою память на прошлом. Даже когда приходила Салли. Он помнил Салли, но не мог вспомнить, как и где с ней познакомился.

И полное беспамятство, незнание того, что привело его в это место, где он жил за запертой дверью – именно это нравилось Марти.

Моника Фландерс возвышалась над согнутой фигурой сидевшего за своим письменным столом сына Хайрама. Это было нелегко – возвышаться при четырех с небольшим футах роста, но Моника достигала желаемого эффекта.

– Сначала мы обнаруживаем, что блондинка спит со своим братом…

– Он не был на самом деле ее братом, ма, – начал было Хайрам.

– Ох, прости, – медленно произнесла Моника. – Шарлин действительно выяснила, что он ей не брат. А затем мир узнает, что брюнетка – чудовище.

Моника глубоко вздохнула, Хайрам тоже.

– Не чудовище, ма. А только пациент клиники пластической хирургии. Ты сама…

– Я сама никогда не выглядела так, как она, – перебила Моника. – Она была ничем, а теперь представляет «Фландерс Косметикс»! – фыркнула Моника. – И этого недостаточно – извращенка, дура и, добавим, – уродка. Кое-как одетая имитация женщины, убеждающая пользоваться нашей помадой. Отлично, Хайрам, отлично. Замечательная идея!

– Мама, шоу на этой неделе получило наивысшую оценку по сравнению со всеми остальными. Это…

– Это уродливое шоу, вот что!.. И дурацкая оценка. Дурацкие оценки, Хайрам. Расскажи мне о распродаже…

– Хорошо, ты ждала небольшого понижения…

– Хайрам, ты действительно осел. Даже если предположить такую возможность, что ты сменишь меня, это было бы единственным жутким решением, которое я когда-либо принимала в своей жизни. Конечно, кроме этого фиаско. Ты понимаешь, Хайрам? Черта подведена. Финиш. Ни одна женщина больше не купит это дерьмо. Мы продаем мечты, Хайрам, а не кошмары. Как говорят, окончен бал.

– Но мы в эту дрянь вложили сотни миллионов долларов.

– Прими эту потерю, как взрослый, Хайрам.

– Мама, ты с ума сошла. Мы найдем замену Лайле Кайл. Мы заменим напечатанные фото. Мы можем даже избавиться от двух других. Но мы должны сохранить направление, мама.

– Возьми поручителя. Снизь потери. Начни сначала, Хайрам. Он встал.

– Забудь об этом. Я не собираюсь смириться с потерями. Особенно в первый год моего президентства. Мама, я вот что думаю: я поборюсь с тобой и возьму на абордаж. Следующие серии выйдут, мама. Зрители не увидят это, как ты.