Валерий Бодров - Небесная танцовщица apsaras

И я пошёл к Алле, поскольку она покинула меня утром, даже не разбудив, и не попрощавшись. Я всё-таки решил её убедить в бесплодности задуманного и заодно воспользоваться плодами своего убеждения немедленно ибо, … ибо!

Дверь в кабинет Аллы оказалась заперта. Не придавая этому никакого особого значения, я решительно настроился подождать, но секретарша Варя сказала, что Алла Велиановна уехала по делам и будет не скоро. Как раз в это время в кабинете, что-то громыхнуло, и стыдливая замершая в испуге тишина, стала сочиться через невидимые щели из-за закрытой двери, сквозь замочную скважину которую мы с Аллой не раз сами затыкали кусочком скомканной бумаги или просто оставляли там ключ. «По делам говоришь?» – Варя невозмутимо кивнула головой. Я подошёл к двери и заглянул в замок – ключ был на условленном месте изнутри. Ещё не зная, что сказать, и что сделать, я вышел из приёмной в некоторой задумчивости. Проходя мимо стола Наташи-бухгалтера, улыбнулся ей многозначительной всё позволяющей улыбкой. Она посмотрела мне в след тепло и долго. Мы держали взгляды, пока я не воткнулся правым ухом в косяк выходной двери. Кто-то противно хихикнул.

Поступок Аллы меня почему-то совсем не задел, наоборот я уговорил себя порадоваться за неё, она смогла, найти мне замену, пусть на это короткое время, но смогла. Хотя осталось ощущение, что меня выплеснули на тротуар вместе с водой из тазика, где только что с любовью тёрли мои подмышки. Теперь я сидел голенький на холодном асфальте и с интересом разглядывал проходящие мимо женские икры. Авось кто подберёт!

Двигаясь в солнечном тепле улицы, я не мог подавить в себе всё нарастающего влечения к Алле, теперь, и к Наталье и вообще к любой другой совершенно незнакомой женщине проходящей мимо. Меня бросало то в жар, то в холод. Дрожь пробегала по ставшим вдруг чутким телу, ведьмиными кругами. Я закурил, и дым эровидными формами клубившийся вокруг меня только добавил внутренней щекотки. Вспомнилась учительница английского языка, одна мамина знакомая, которая по дружбе согласилась подтянуть меня по предмету. Она всегда сидела за столом, где мы произносили гаммы из английских слов, в домашнем халатике с пушистым воротничком из дымчатого меха; и когда я специально неправильно произносил времена глаголов, она, пытаясь мне донести правду о них, сильно наклонялась, почти вываливая на стол свои шары, покрытые прозрачной кожей с синенькой чёрточкой жилки на левом, правом…ух! До занятий ли мне было! Отороченные мехом они ещё долго приходили ко мне во снах и жили в них семяпроизвольной жизнью.

Мозг отказывался работать. Раздражение охватило всё тело. Я пил кофе и ходил по вечерним улицам то, ускоряя, то замедляя шаг. И тут меня посетила ещё одна шальная мысль. Ответ на вопрос из старой Советской песни, которую я зарядил вслух, дабы охладить свой не в меру разыгравшийся пыл.

«А с чего начинается Родина?» – пропел я сам себе протяжно и задумался. Открытие тут же сразившее меня, конечно, не будет воспринято другими людьми, так как мной в период вынужденной сублимации, но доля голой правды в этом есть. Я вдруг с прозрачной ясностью понял, что Родина начинается не в степях, где качает нефть Натальин рогач и не на передовой космических достижений, и не в Кремле под крылом важных мужей, а в нашей областной больнице. Там, на одном из многочисленных этажей есть специальная голая комнатка по добыванию анализов спермы: без окон, с холодным всё заполняющим искусственным светом, оборудованная красной кушеткой на твёрдых железных ногах и высоким умывальником, чтобы туда не совали лишние части тела. Именно здесь достигается равенство прав между угрюмым токарем седьмого разряда, простудившим простату на зимней рыбалке, и подмочившим свою репутацию в чужеродной вагинальной среде представителем закона. Сей образчик, можно было бы сделать паттерном жизни этой страны, ведь именно отсюда выходят раскрасневшиеся мужья в сопровождении несколько смущённых супружниц, без которых стрессовая добыча спермы в таких условиях была бы затруднена; вынужденных теперь лечиться вместе и свято верящие в то, что брызги из общественного унитаза случайно достигшие мужниных причиндалов, являются причиной их бесплодных несчастий.

На пятый день терпение моё просто иссякло. Его не осталось. Я стал заглядываться на толстушек, понимая, что они более лёгкая добыча, чем все остальные, приноравливаясь искоса к обтянутому колготами жиру. Оголённые женские плечи, и руки, даже бутылочной формы, вызывали у меня головокружение. При виде ног любой формы и длинны из под юбок, я просто опускал глаза, потому что в них начинали плыть оранжевые круги. И только теперь я согласился сам с собой и позвонил Наташе-бухгалтеру. Алла её отпустила с работы по первому требованию. Бессмысленный душ в преддверии её прихода, странная нервозность, успел ещё раз вспотеть. Вот – звонок в дверь, разогнавший мурашек по всему телу.

Она вошла тихая не накрашенная (своеобразная степень маскировки), поставила сумочку у зеркала в прихожей, как-то медленно и безропотно сняла туфельки с загорелых ножек и остановилась в пространстве прихожей. Руки за спиной спрятаны, губы закушены, глаза смотрят куда-то в сторону на однообразные цветочки на обоях. Бёдра чуть покачиваются, словно у стеснительной школьницы. Я не знал, что предпринять и весь мой запал и нестерпимое желание при виде сей непорочности куда-то делись. Летняя истома взяла меня в оборот. «Есть холодный лимонад», – выдавил я из себя. «Да, хорошо», – будущая мать моего ребёнка, вышла из оцепенения и сама прошла мимо на кухню, обдав мои ноздри сладким запахом феромонов. В подкорке пронеслись свадебные марши.

Мы молча сидели друг напротив друга, оба с ледяными стаканами в ладонях. На стене почему-то отвязно шикали бесшумные часы. В форточку ворвался грозовой ветерок, и она звучно хлопнула, следуя за порывом воздуха. Я вздрогнул и встал, чтобы закрыть.

«А ты любишь читать?» – услышал я за спиной. «Да, очень, особенно классику», – я обернулся и снова сел. «И я люблю, только её и читаю», – она встала и подошла к окну. С другой стороны на стекло шлёпнулись крупные плески предвещающие летний ливень. «И дождь вот такой люблю, чтобы на всю катушку…побарабанил», – я встал следом и попытался её обнять сзади, за утянутую юбкой и без того прозрачную талию. Но она инстинктивно дёрнулась и грубо отстранила меня. Потом вдруг спохватилась: «Ой, извини, я что-то не так делаю, мы же тут собрались…». Но, я её перебил: «Нет, нет, как скажешь! Хочешь, в этом деле будешь командовать только ты – сама?» – Наталья обернулась ко мне и сказала без тени напряжения, обыденно, по-деловому: «Я приду завтра, сегодня день не подходящий!» «Но завтра суббота и чем она будет лучше?» – возразил я, включаясь в её лёгкий тон. «Да, разве? Хорошо – ты придёшь ко мне, нужен определённый день». «А как же муж?» – снова парировал я. «Мужа не будет, он нефть качает на западносибирской равнине, ещё неделю», – она отстранила меня и вышла в коридор. Я поплёлся следом проводить. «Что за определённый день?» – вот всё у них не как у людей бурчал я про себя. При всём при этом у кого «у них», и у каких «людей» даже мне самому было не совсем понятно.