Андрей Марковский - Проклятие неопределённости. Роман-фантазия

Любой больной человек, ищущий избавления от недуга, легко подпадает под влияние чудотворцев и шарлатанов, лишь бы они выглядели серьёзно и внушали уважение. Потому так много больных, сирых и убогих в церкви, поэтому множество людей попадают под влияние разных «целителей», «избавителей» – простых жуликов, наживающихся на их несчастье, горе или болезни. Вот почему старик в самом начале сказал, будто никого специально тут не ждёт, а кого-то ищет. «Может статься – тебя», именно так сказал. Ну уж нет! Кирилл ему на крючок не попадётся. Витькины слова и слова этого старика в чём-то совпали – всего лишь совпали! – только поэтому Кира за него зацепился. Но ничего, сейчас он всё закончит. Он умеет от прилипчивых уличных цыганок-попрошаек избавляться, а уж от странного полусумасшедшего деда…

– Зря смеёшься, – между тем уверенно продолжал гнуть свою линию старик. – Не ведьму, во-первых. Ведьма – это другое существо, у неё энергия ядовитая, вредная, хотя наши могут ведьмой заделаться, но об этом сейчас говорить не стоит. А во-вторых, когда женщину свою найдёшь, сам всё поймёшь. Сразу. Прям в ту же минуту. Потому что болезнь твоя не физическая и не душевная, а генетическая, клеточная, квантовая, – внезапно закончил тираду дед.

Закончил совсем не такими словами, какие ожидал услышать Кира, потому он помотал головой в недоумении и сказал вовсе не то, что приготовился сказать.

– Ого! Как ты сказал, квантовая болезнь? Ты что, дед, физик? – Кирилл перешёл на «ты», программа избавления от приставал начала работать. Обращаясь на «вы», никакого мошенника восвояси не отправишь.

– Физик, – неожиданно легко согласился старик, нисколько не обидевшись на фамильярность. – И химик. И биолог. И ещё много кто. Ты, когда поближе свою особенность узнаешь, тоже захочешь с разными науками познакомиться. Кстати, неплохо бы теперь имя твоё узнать. На будущее пригодится. Меня кличут Михаил Павлович, но последние уж не помню сколько лет все зовут просто Палычем.

– Кирилл. Отчество и фамилия ни к чему. Можно Кира, другие сокращения не люблю. Только не знаю, какое такое у нас с вами будущее.

– Давай-ка, Кирилл, выйдем на солнышко, там договорим. Солнышко любить надо, мы с ним дети одной вселенной, только её энергия да сила любви нас на землице держат, – витиевато высказался старик и легко поднялся с топчана. Он, судя по всему, вообще очень любил туманно выражаться. – А наше с тобой будущее – это не то, что обязательно будет, а то, что через некоторое время вполне может произойти.

Они прошли к выходу. Кирилл пропустил старика вперёд, и сейчас, идя сзади, отметил, что одежда у Палыча старенькая, как он сам, но ладная и добротная, хорошо сидящая на его худощавой, однако не тощей фигуре. Он шёл перед ним прямо, не сутулясь, и ногами при ходьбе не шаркал. На ногах его Кира заметил кроссовки для спортивной ходьбы Nike, ветровку Палыч нёс на полусогнутой руке. Они вышли на улицу, даже здесь пахло поликлиникой. Чтобы больные не рассиживались, скамеек около здания никто не предусмотрел, и Михаил Павлович резонно предложил пройтись. Шагал он весьма бодро.

– Ты замечал, Кирилл, что в наших поликлиниках никто никогда не улыбается? А ведь улыбка – это маленькая частичка любви. Я имею в виду не только пациентов, но и врачей, и сестёр, и тем более регистратуру. Хотелось бы, болея, не видеть мрачных лиц. В больницах наших иногда улыбаются молодые врачи. Они ещё не привыкли, не огрубели к чужой боли и страданиям. Они иногда пытаются даже сострадать. Жаль, быстро у них это проходит.

– В наших больницах сострадать больным обстановка не располагает, – согласился Кира. Однако интереснее ему было другое. – Так ещё раз: что вы сказали про причину моей болезни? Квантовая, говорите?

– Э-э, дорогой Кирилл, ещё раз повторю: первопричину болезни своей сам поймёшь, когда излечишься, потому что и болезнь, и причина одновременно внутри тебя находятся. Цель и средство в одном. Тут другое важно. Подробности.

– Какие? Отчего-что-как началось? Типа анамнез?

– Нет. Я твою историю могу рассказать безо всяких подсказок, потому что у меня так же было. Ты лучше про друга скажи: друг твой многое знал, непонятно говорил, темноволосый был и черноглазый?

– Непонятностей наговорил столько, двадцать лет прошло, до сих пор разобраться не могу. А вот с внешностью не угадали: был у Виктора интересный контраст: волосы белые, а глаза пронзительные, тёмно-коричневые. Только не пойму я, что за интерес к давно погибшему незнакомому человеку?

– Блондин, говоришь. Альбинос то есть. Не приходилось раньше альбиносов среди наших встречать, – негромко пробормотал Палыч и спросил. – Но вот ты говоришь – погиб. Что с другом приключилось?

– Пропал на речке. Считается, что погиб. Утонул будто.

– Во как! Всё совпадает! – встрепенулся старик. – Видал кто-нибудь?

– Никого рядом не оказалось. Поэтому официально он пропал без вести. Хотя говорили про несчастный случай, и преступление подозревали.

– Так-так-так. А перед этим явно что-то случилось, – взволновался Палыч и живо поинтересовался. – Но тебе неизвестное.

– Похоже, вы действительно маг. Больше моего знаете.

– Нет, не больше. Я просто знаю, как такое бывает: узнает человек про себя что-то такое, с чем тяжело ему дальше жить. В этот самый момент с людьми разное случается. Кто сбегает, а кто пропадает. Однако твой друг не только про себя узнал. Ещё о других. О тебе, например. Похоже, не выдержал он и ушёл. От чего ушёл и чего захотел поправить, только ты можешь узнать.

– Да о чём вы? Нет человека, нет никакой тайны, кроме той, в каком месте памяти его поклониться.

– Потому что могилы нет? Тогда могилы быть не должно, если я всё правильно понимаю. Он не умер. Он ушёл. Или вернулся.

– Загадками говорите, Михал Палыч. Умер и ушёл в данном случае синонимы. Как и куда можно посмертно возвращаться?

– Это после, – как-то особенно мягко и ласково сказал старик. – Тут другое важно: кроме слов о черноглазой девице он тебе ничего больше не говорил? То, чего по твоему разумению он знать не мог. Или совет какой дельный дал, чтоб ты воспользовался?

– Он много чего наговорил, и не одному мне. Но никто не может знать будущего ни для себя, ни о других; никакой пророк будущего не знает и знать не может, – горячо возразил старику Кира.

Они остановились под раскидистым клёном, это явно одно из тех деревьев, что посажены здесь давно, ещё до революции. Здесь, под его могучей кровлей, надёжно и спокойно, и солнце не слепит глаз – Кирилл оставил свои солнцезащитные очки в машине. На удивление, старик Палыч легко обходился без них, совсем не щурился.

– Он пропал. Это бесспорный факт. Выискивать в сказанных перед исчезновением словах что-то мистическое естественно, это в натуре человека. – Кира перевёл дух. – Но его прорицания я не вспоминал, потому что десять лет мне не хотелось никаких перемен. Мы с женой молоды были, счастливы, хотя она начала немного прибаливать. Теперь я сам болею, однако по-прежнему надеюсь на медицину, верю в науку, как привык. Как мне относиться к словам: «встретишь черноглазую девушку, её любовь тебя вылечит»? Что это за вера такая, как в бога? Просто верь – и всё, никаких объяснений! И к чему эти ваши намёки, будто друг что-то узнал и не перенёс? Я его знал лучше брата, знаю, как он хотел в жизни всё перепробовать, всё! Лишнего перепробовал, но от этого не сбегают. И самоубийством жизнь не кончают. И потом – куда бежать, зачем? Он был счастливый человек, мы оба были счастливы в компании общих друзей. Вот потому у меня нет повода верить в вашу тёмную историю. Не похожи вы на Фауста.