Кирилл Ивашин - Путешествие среди людей

– Ты только представь: целый Питер будет нашим. Романтика, мать ее. Это же здорово, не думаешь?

– Да, – забубнил он из своей задумчивости, – и мы давно уже об этом мечтали.

– Точно! Вот же, точно, – я подошел к нему поближе и с неким напором стал вещать ему что угодно, лишь бы взбодрить. – Помнишь, как мы впервые оказались в этом городе? Восьмой класс, отличное время. Мы всей своей гурьбой, всей компашкой ходили по отелю, поднимали всех на уши. Особенно старуху-классуху. Бедная женщина. Бегали на улицу, глядели на мосты с балконов, тайком на них пробирались, смеялись.

Он ответил мне небольшим смешком, но было ясно, что в голове у него зароились воспоминания из той поездки.

– Да, было неплохо. Помню, ты еще как-то вечером привел к нам в комнату каких-то старшеклассниц из… Откуда они там были? – с этим вопросом он уже повернулся ко мне и по-настоящему заинтересовался этим воспоминанием.

– Из Перми, кажется.

– Да, точно, из Перми. Я еще, главное, разозлился на тебя дико из-за этого, потому что утром опоздал на завтрак.

– Ты опоздал на завтрак потому, что до утра проболтал с той девчонкой, лежа у нее на коленках. Признайся уже, наконец, это было хорошо.

– Это, может, и было неплохо, но я бы спокойно прожил и без того вечера.

– Ну, ладно, тоже сойдет, – сказал я и достал из пачки сигарету.

– Что ты делаешь? Тут нельзя курить.

– Да, но не переживай, – я уже вставил сигарету в зубы и начал подкуривать, – у нас с виду приятная проводница, она не станет сильно ругаться. Тебе дать?

– То есть, если она все же разозлится, ты заплатишь штраф своими деньгами? – он явно сам уже начал злиться и был почти готов самостоятельно выписать мне штраф. – Не хочешь быть чуть ответственнее?

– Так, мужик, я тебя понял, – придержав сигарету в руках, сказал я. – Платить мне не придется, а если и придется, то своими, заработанными за лето. Другое дело, что ты до сих пор не понимаешь, куда мы едем.

– Слушай, хватит этого пафоса, – он снова отвернулся к окну. – И выкинь сигарету.

Я недовольно бросил сигарету на пол и притоптал ногой.

– Неправильный ответ. А правильно было бы: «В Питер – в самое злачное для студента место». Там будут попойки, потасовки и множество девиц. Там будет много чего хорошего и плохого. Я не говорю, что это будет единственной нашей целью – я согласен с повинностью учиться, но и ты со мной не спорь. Другими словами, нам с тобой нужно будет вытаскивать друг друга из крайностей.

– О чем это ты?

– Я о том, что ты явно с головой уйдешь в учебу, а я начну бедокурить, как сказал отец, поэтому тебе придется изредка напоминать мне об учебе, а мне придется постоянно вытаскивать тебя в бар, – сказал я и вовсю заулыбался.

– Не совсем честный распорядок какой-то.

– Ну, ладно тебе. Улыбнись же уже, в конце концов.

Я сел на пол, рядом с бедной, растоптанной, маленькой спутницей всех печалей человеческих, протянул ноги и просидел так, пока самому не стало грустно.

– Ты знаешь, мне довольно трудно будет в Питере. Дома мы, бывало, далеко в веселье заходили, а это ведь было под маминым взором, а тут ничего такого не будет. Да, там я могу не той дорогой пойти, и это пугает. Так что, как бы не оказалось, что я еду не туда.

– Во- первых, МЫ едем, – он уже подобрел и начал проникаться моим трепом, – а во-вторых, все зависит только от тебя.

Я увидел в его глазах, что он меня слушает, и это было приятно.

– Да, мой друг, МЫ едем, – мой голос уже ушел куда-то глубок в горло и выходя из гортани, сливался со стуком едущего поезда, поглощал в себя то легкое освещение тамбура и, хочется верить, доносился Матвею искренним и правдивым. Каким он и выходил. – Я уже рассказывал тебе как-то, что меня иногда накрывает нечто вроде… паники.

– Да, ты еще как-то назвал ее интересно… – Он присел рядом и уже не смотрел в окно. Он уже ехал со мной в поезде.

– Да, это похоже на «метафизическую оплеуху».

– Вот, да. Но ты так ни разу и не посвятил меня в это.

– Жаловаться не хотел, но тебе об этом нужно знать, наверное. Или не нужно. В любом случае, это стремная штука.

Раньше, мы с ним ходили играть в стритбол по утрам. Бывало, выйдем в 4 утра, а вернемся к завтраку. Это было нашим временем. В той тишине, в которой мы играли, мяч стучал как-то особенно гулко и проникновенно. И в этой сотрясающейся тишине мы говорили с ним. Говорили обо всем. Все обсуждали и делились своими теориями жизни. Мы старались видеть жизнь, и в такие моменты она видела нас так же явно, как и мы ее. Она смотрела на нас с каждой верхушки дерева и из каждого окна многоэтажек. Мы были частью ее, пока говорили. Стоя под кольцом рано утром, мы играли не друг с другом – мы играли с природой вокруг нас. Даже с той, что уже давно пала под индустриальным гнетом человеческой хладности. Пусть мы играли словами, но играли красиво. И сейчас, сидя на полу тамбура, я собирался поделиться со своим другом, пусть и ненужными, но важными для меня словами.

– Это связано с проблемой сна…

– Да, точно, ты рассказывал, – крайне оживленно перебил он меня. – Это, конечно, погано все, но такие проблемы у многих бывают.

– Бывают, – встав с пола, едва ли не обиженно ответил я. Никому не нравится, когда ему говорят, будто в его проблемах нет ничего уникального. Всем нам лучше думать, что и мы, и наши проблемы особенны. Но для обиды такого замечания было недостаточно, так что я продолжил. – И с этими, может, и правда все обычно, но мне слишком трудно их описать, чтобы ты их понял правильно. Тебя они, естественно, не коснутся, – голос уже не был столь глубоким, как в начале темы, но понемногу он уходил все дальше в мысли и память, возвращая свою искренность. – Я не какой-нибудь там псих. А если и псих, то в скором же времени с этим разберусь.

Я посмотрел на него и понял, что нельзя вот так, ни с чего, нападать на человека своими мыслями и проблемами. Не важно, на сколько они глубокие и важные для тебя – они всегда будут лишь твоими. Твоими. И храниться они всегда будут в тебе в том виде, в котором они существуют изначально – в виде чувств и переживаний. Подобные вещи порой лучше не переводить на язык слов. И тут я не стал:

– Ладно, дружище, извини, что развел такую интригу. Как-нибудь, в подходящий момент, я открыто расскажу тебе все то, что так тревожит меня последние годы, а сейчас нам нужно обусловить две вещи, – на этом я достал еще одну сигарету и закурил. – Первое: если я скажу тебе, что надо отложить все и выйти из общаги или закупить разных вкусностей и сесть смотреть какой-нибудь фильм – не противься, сделай это.

– Хорошо, – нервно встав с пола, отрезал Матвей. – А вторая вещь?

– Если ты видишь, что делать этого совершенно не стоит, смело откажись и приказным тоном напомни о делах.