Кирилл Ивашин - Путешествие среди людей

Всю дорогу я разговаривал с водителем. Преисполненный радостью, я расспрашивал его обо всем, что только приходило в голову. Мужик был, на удивление, местный, и вся его биография заключалась в том, что он – таксист. Когда-то он служил, затем занимался каким-то мелким бизнесом с другом, но в остальном он был просто таксистом. Изо дня в день, он садился в машину, рано утром отправлялся на вокзал, потихоньку просыпаясь и преследуя надежду найти хоть какого-нибудь пассажира за вокзальную, лишенную здравого смысла цену, и к полудню уезжал на свою основную работу. Он рассказывал нам, как противна ему работа, как каждое утро он еле-еле поднимал себя с кровати и тащил в ванную. И, по его словам, он тысячу раз бы уже остался в кровати, не лежи в ней его жена. Он говорил, как каждое утро у него зажимает сердце при виде ее сонных, нежных глаз. Как он целовал ее, видел ее улыбочку, слышал ее «доброе утро» и спускался к машине. В общем, все было ради нее, как он сказал. Иначе он бы он давно уже познал счастье алкоголика.

По большому счету, он ничего нового нам не поведал, но в один момент, встав на светофоре, он повернулся вполоборота к Матвею и внушительным голосом сказал:

– Послушайте, парни, вы в одном из самых замечательных городов мира. Здесь не так холодно и серо, как вам рассказывали и здесь куда более красиво, чем вы могли себе представить. Вас ждет целая… атмосфера. Отдельная от всего мира, Питерская собственная атмосфера. Вы все это еще увидите и поймете. Главное, знать, что этот город способен ломать молодых людей. Каждого по-своему и всех одинаково. Алкоголь, бары, ночные улицы, уголовщина, слишком задуховно-задушевный треп обо всем и ни о чем… в общем, много чего. Ну, а, в целом, здесь хорошо, если быть честным с самим собой, – машина уже тронулась, и он с улыбкой продолжил: – Я вам сейчас один очень умный вещь скажу, вы только не обижайтесь, – он снова повернулся к нам и убедился, что мы не улыбаемся – во-первых, посмотрите «Мимино», современные засранцы, и, во-вторых, ни за чем не гонитесь. Здесь, да и везде, лучше так, чем иначе. Если будешь все время за чем-то гнаться, всю жизнь пропустишь. Ладно, детишки, – сказал он, затормозив, – выходите, приехали.

Выйдя из машины, мы увидели угнетающе старое здание. Оно не было обшарпанней других зданий центра, оно даже не было на глаз старее остальных – оно просто было другим. Практически бесцветный, н-образный плевок архитектуре. Могила для студентов. Но нам, судя по адресу, оно и нужно было. Во внутреннем дворе того чудовищного здания нам открылась толпа, органично подметающая асфальт. У всех одинаковые выражения лиц, одни и те же халаты синего цвета и гробовая тишина на устах – идеальный антиутопический коктейль. И только шум проезжающих за воротами машин, да звук полусотни метел, работающих в унисон.

Когда мы совершали только первый заход с сумками, Матвей, проходя мимо этой оруэлловской толпы, злобно сказал не то мне, не то всем: «Мы так работать не будем». Мне осталось лишь подтвердить: «Надеюсь». Так мы и зашли в нашу первую в жизни общагу.

Глава 4

Внутри нас поджидал целый пункт приема документов по зачислению. Несколько старшекурсников во главе с уставшей от жизни женщиной на побегушках сказали нам оставить вещи и бежать в вуз, пока все нужные нам кабинеты не закрылись. Кабинетов, конечно же, была тьма. И в эту тьму мы поспешили окунуться. Но пока нам нужно было лишь пообщаться с комендантом и заполнить пару анкет.

Мы сидели на первом этаже общежития и заполняли нужные анкеты для будущего получения документов. Все время нам подсказывала одна из старшекурсниц. Она была настойчива в своей помощи.

– Вот здесь строго по паспорту, здесь по полису, а вот здесь укажите свой…

– Послушайте, девушка, я даже не просил тебя мне помогать. Здесь все предельно ясно написано и без ваших заученных комментариев, – и демонстративно взмахнув рукой, как это сделал бы какой-нибудь итальянец в разгар эмоционального разговора, Матвей уткнулся в бланк.

– Слышь, ты бы попроще был. Тут с такими остроумными на раз разбираются, – и наклонившись к нему, с исключительно пацанской ноткой добавила. – Уяснил?

– Я сейчас заполню эту вшивую анкету, затем еще одну, а во время этого и после этого и после-после этого, НИ СЛОВА тебе не скажу, хорошо? – он лишь добавил незначительное нечто в свой голос и пренебрежительно поднял голову, глядя ей прямо в глаза. – От тебя я жду того же. Справедливо?

– Понятно, борзый. Справедливо.

Остаток дня, до самого вечера мы бродили по всем кругам бюрократического ада. Километры коридоров, десятки недонесенных бумажек или в недостаточном количестве отксерокопированных заполнили часы первого знакомства с вузом, где нам предстояло учиться ближайшие 4 года и общежитием, где мы должны были жить все это время. Знакомство вышло не самым приятным для обеих сторон, потому что раздраженный Матвей – это искусство. Он может говорить самые невнятные и непонятные человеческому уму вещи, но стоило в конце добавить лишь одно слово, как ты тут же забывал всю остальную часть разговора и соглашался с ним. Он просто спрашивал: «Справедливо?», и ты уже не знал, что ему ответить. Если говорил «нет», он отвечал: «значит, у вас очень большие проблемы с головой». Или что-то в этом духе. Наблюдать за этим было ни с чем несравнимо, он был неподражаем, что касалось вытряски из человека неосознанного согласия. Это восхищало, лишь пока ты сам не соглашался с ним на тех же «справедливых» условиях.

Донеся все документы первостепенной значимости, нас посадили перед комендантом общаги. Крайне дружелюбное и располагающее лицо этого гражданина сразу же внушало доверие. Начинало казаться, что даже в таком гадюшнике еще остались хорошие люди. Его звали Габрис Гутанович. Причина, по которой ежегодно страдали сотни студентов Санкт-Петербурга. Эта хитрая рожа с первых же секунд нашего общения достала книжку с правилами общежития и стала нам разъяснять на своем корявом русском:

– Послущайте, друзья, ви теперь стюденты, всрослые люди. Всиё зависеть от ващей ответственности, – сложив руки на стол, начал он, заранее открыв свою наскоро напечатанную методичку. – Ви видете эту книжщку? – спрашивал он. – Виёт, я откриваю иё и что ми видим? Вам, госьъпода, надлежит не пить, не курить, не превыщать положённую громкость и отработать на благо общежития двадцать пиять часов. Это прекас ващего ректора.

– До начала учебы осталось меньше трех суток, – перебил его я. – Вы хотите предложить нам по 8 часов в сутки работать на, как вы говорите, благо общежития и ректора?

– Так, парень, я вижю, ты из этих нагльых маленьких парщивцев? Это очень хорощо. Ми таких тют очень любим.