Татьяна Денисова - Книга 1. Без названия

Юли оторопел от такой выходки: издевается или не понимает. Он, прищурившись, посмотрел на девушку, ещё больше отстранил от себя, затем спокойно, даже равнодушно, сказал:

– Нет, спасибо. Можете оставить свою щёку себе.

Даша вспыхнула в негодовании, но промолчала. Юли отошёл от неё, взял сигарету, закурил:

– Можешь идти.

– Что? – пришла Дашина очередь удивляться.

– Кстати, Дарья Дмитриевна, буду весьма признателен, если к лету вы научитесь обходиться без памперсов.

Дура, дурочка, дурища, дурында, как говорит Оля, подруга, а также дурнушка, дурнота, дурной тон, дурь несусветная (это уже из лексикона матери). Что же еще? Дура в квадрате, дура в кубе, просто дура – теорема доказана. Даша придумывала слова, характеризующие ее поведение и состояние в последние несколько дней. Нет, невообразимо… А ее считают самой разумной в семье. Разутый человек, раздетый человек, разумный – из того же ряда, то есть без обуви, без одежды, без ума. Так оно и есть. Ни один человек, находящийся в здравом уме и памяти, не сделал бы того, что сделала она: согласиться на его предложение. И главное – чего она ожидала: что он кинется к ее ногам с пылкими объяснениями в любви, что подхватит на руки и станет кружить в вихре вальса, потеряет дар речи и хлопнется в обморок? Ага, как же, разбежалась… «Можете оставить свою щеку себе» и сигарета в зубах. Так он еще и курит, к тому же. Почему она раньше не обращала на это внимание. Как же после сигарет целоваться? А если ему вздумается в кровати дымить? В фильмах обычно так и происходит. Фу, отвратительно! Она не переносит запах табака.

Если бы кто-нибудь из семьи, такой большой иногда, когда, например, садятся за стол или укладываются вечером спать (ей вот приходилось спать с Аленкой), подсказал, намекнул, глазом моргнул. Нет. Словно в рот воды набрали. Причем все одновременно, даже Аленка, хотя она и так не разговаривает. Ладно, ребенок не в счет. Братья – мальчишки. Понятно, у них одно на уме – оказаться поближе к полигону, а тут такая возможность замелькала на горизонте. Папа … увлекся беседами, впервые за столько лет… Бабушка… видно, в сговоре с бабой Верой, что-то уж усиленно шепчутся одуванчики последние дни. При ее появлении обе старушки изображают самый невинный, на их взгляд, вид, точь-точь как их кот Василий, когда он лишает семью котлет или сметаны. Но мама, мамочка… А что мама? Она тоже живой человек, женщина, состарившаяся раньше времени, бросившая карьеру, пытается жить по совести. Однако совестью сыт не будешь, и за любовь медаль не дадут. Вон нас сколько. А впереди ничего. Хоть дочь будет пристроена…

Вечером того же дня Юли пришёл в гости к соседям. Его проводили в зал, где, в том числе, находилась и Даша, злая на себя за слабоволие – не хватило сил отказать. Он разговаривал с Дмитрием Николаевичем, потом подсел к Алёнке, которая пыталась рисовать. Даша старалась показать, что в упор не замечает Юли. Его это веселило. Он взял у Алёнки простой карандаш, альбомный лист, подложил под него какую-то книгу и, делая вид, что ему до лампочки и Даша с уроками (которые почему-то сегодня никак не запоминались), и Алёнка (она старалась не смотреть в его сторону – на самом деле косила глаза на рисунок), начал делать набросок быстрыми и ловкими движениями. Когда закончил, молча протянул лист Алёнке: на нём была изображена сидящая за столом Даша. Девочка подошла к сестре и протянула рисунок. Даша посмотрела на Юли, но ничего не сказала. Он лишь пожал плечами.

Время шло неумолимо быстро. Юли летал за границу (по делам), строил полигон. По отношению к местным был строг, требователен, даже резок. Его побаивались, если не сказать боялись. Ни с кем из местных, как того не хотели последние, в более-менее неофициальные отношения не вступал: на заседаниях не шутил, на предложения отобедать (отужинать) отвечал резким отказом, как и на другие приглашения. В армии тоже заметили перемены, случившиеся с командующим: балагур, гуляка, распутник, просто свой парень стал каким-то не таким. Нет, не чужим, но не таким. Глеб смекнул, что речь идёт о женщине, но, хоть убей, не понимал, о какой. Юли точно не бывал последние полгода в женском обществе.

К Даше Юли приходил редко. А когда приходил, то больше беседовал с Дмитрием Николаевичем о… О чём могут беседовать двое умных мужчин? Да обо всём. Иногда Юли приносил бутылочку лёгкого вина. Ирина Владиславовна качала головой, но не ругалась за это. Она не понимала, что у них с Дашей может быть общего и что вообще у них будет. И будет ли? С Дашей Юли почти не разговаривал, если не считать дежурных фраз. Ирина как-то спросила у мужа:

– Мить, что за человек этот военный?

– А что тебе непонятно? – Дмитрий Николаевич отложил в сторону журнал. Он уже лежал в постели.

– Странный он какой-то, – Ирина расчёсывала волосы перед зеркалом.

– Он не странный, – Дмитрий Николаевич разглядывал женское тело сквозь прозрачную ночную рубашку, – любит Дашу. Очень любит. А она, похоже, нет, и не понимает его любви. Он боится её непонимания, потому что знает, что такое любовь, потому что уже любил.

– Любил? – Ирина подошла к кровати.

– Он вдовец, Ира.

– А дети?

– Нет. Он один. Слушай, пусть они сами разбираются. Иди лучше сюда. Ты так аппетитно выглядишь.

– Митя…

Вечером Юли и Дмитрий Николаевич что-то бурно обсуждали, глядя не то в альбом, не то в журнал. Они сидели одни в передней комнате и время от времени начинали спорить. Даше это порядком надоело. Мало того, что командующий не проявляет к ней никакого интереса, обычного уважения, а проводит всё своё время с отцом, он мешает писать сочинение.

– Пап, – Даша вышла из зала, – обязательно так шуметь?

– А что, мы мешаем? – Дмитрий Николаевич посмотрел на негодующую дочь.

– Мешаете? Да нет, самую малость, – съязвила Даша. – От вашего шума скоро перепонки лопнут…

– Ну, уж прям так и лопнут? – засмеялся Юли, в упор разглядывая девушку. – Лучше помоги нам. Тебе что больше нравится, – тут Юли задумался, посмотрел на Дмитрия Николаевича, подмигнул, – большое, просторное, с раздольем или маленькое?..

– Что большое и что маленькое? – не поняла Даша, но почему-то начала краснеть.

– Ну, что-что? – Юли развёл руками, странно посмотрев на Дашу. – Каждый думает в силу своей испорченности. Я вот, например, не краснею.

Дмитрий Николаевич сначала тихо, а потом громче засмеялся. Юли улыбался и смотрел в чертежи.

– Так, хватит: большое – маленькое, – прекратила смех вошедшая в комнату Ирина Владиславовна. – Давайте ужинать. Убирайте всё со стола.

– Ирина Владиславовна, – перебил её Юли. – Вопрос жизни и смерти. Мы даже пари заключили: большое или маленькое.

– Что именно?

– А… – Дмитрий Николаевич сделал какой-то неопределённый жест. – Так, вообще. Если говорить об отвлечённой материи.