Ида Мартин - Твой последний шазам

Двадцать восьмой дом искать не пришлось. На дощатом заборе сохранился зеленый почтовый ящик с номером. Но и без него я бы смогла узнать этот дом.

Приземистый и широкий, разделенный на две половины. С резными наличниками на зашторенных окнах слева и мутными, пустыми окошками справа. На каждой стороне свое крыльцо. Правое – высокое, огороженное перилами, на левом – только пара ступенек и два покосившихся столбика.

С тех пор как пьяный водила-сосед убил своего пасынка, Костина бабушка выкупила соседскую часть, но там так никто и не жил. Раньше Амелину постоянно чудился голос того убитого мальчика, но в последнее время он стал забывать об этой истории.

Костя часто рассказывал о своем детстве здесь. Это были странные истории. Немного страшные, немного волшебные, немного грустные. Об одноглазой, никогда не засыпающей лошади. О звездном тумане, что он собрал в банку из-под малинового варенья, и тот светился в темноте. О ходивших по дворам и продававших шерстяные пледы цыганках, которые чуть было не увели его с собой, пообещав молодость без старости и жизнь без смерти. О лисьем черепе, зарытом рядом с Деревом желаний.

А еще о том, как ему лечили горло пчелиными сотами и спрятавшаяся в одной из них пчела укусила его в язык. И о том, как все вещи начинали с ним разговаривать, стоило только бабушке уйти из дома. Мне нравились эти истории.

Так в задумчивости я простояла несколько минут, и все это время дом тоже будто бы смотрел на меня сквозь траурно задернутые шторы. Настороженно и с подозрением.

Из Москвы все казалось естественным и простым. Словно стоит мне сюда приехать, как сразу все разрешится и встанет на свои места. Словно дело только во мне, и смерть Костиной бабушки – хоть и печальное, но рядовое жизненное обстоятельство.

Однако чем дольше я пребывала в раздумье, тем сильнее чувствовала себя эгоистичной и глупой. Нужно было обязательно предупредить. А что, если Мила выставит меня за дверь? Она меня на дух не переваривала. Впрочем, это было взаимно.

Неизвестно, куда бы завели эти размышления, если бы в соседнем дворе не послышались голоса. Я быстро распахнула незапертую калитку, пробежала по мощеной дорожке, заскочила на крыльцо и, сделав глубокий вдох, постучала в дверь.

Немного подождала и постучала снова. Потом еще и еще. Но в доме стояла мертвая, немая тишина. Подергав дверную ручку, я спустилась, обошла дом и прошлась по двору.

Там оказалось все очень аккуратно и ухоженно. Яркие клумбы с цветами, усыпанные ягодами кусты черной смородины и крыжовника, несколько грядок с зеленью, в стеклянных теплицах виднелись плетистые заросли.

На растянутой между яблонями веревке сушилось белье. Две белые наволочки и черная футболка с Кори Тейлором в одноглазой маске.

Посидев немного на лавочке под яблоней и съев пару осыпавшихся и очень вкусных яблок, я снова вернулась на крыльцо и постучала. Но с тем же успехом.

Сюрприз определенно затянулся, и я уже достала телефон, чтобы позвонить, как неожиданно на улице появилась русоволосая, широколицая женщина в летнем халате. Утиной походкой она ковыляла по дороге, а заметив меня, остановилась и крикнула:

– Вы журналистка?

Я помотала головой.

– А кто?

– Знакомая.

– Валентина-то на прошлой неделе умерла.

– Я к Косте.

– Так он уж сбежал поди, – женщина махнула рукой. – Будет, что ль, дожидаться, пока посадят.

– Как посадят? – я оторопела. – Кого посадят?

– Так всем спокойней будет. И Валентине тоже. – Сокрушенно качая головой и крестясь, женщина заковыляла к дому напротив, а когда я выскочила на улицу, уже скрылась за его высоким забором.

Поспешно достав телефон, я набрала номер Амелина. Гудки шли долго, но трубку никто не взял.

Зачем ему куда-то сбегать? Что могло произойти? Сознание плавилось от жары. Возможно, мне тоже стоило искупаться и потом все обдумать.

Было уже два часа. Зной набрал полную силу. Тени деревьев дрожали, желтоватой пылью песок вылетал из-под ног, воздух гудел от напряжения.

Намереваясь позвонить ребятам от шлагбаума, я неторопливо брела назад, как вдруг что-то странное, интуитивное, смутное, точно позабытый наутро сон, кольнуло изнутри. Я резко развернулась в обратном направлении и уже издалека увидела на крыльце двадцать восьмого дома темную фигуру.

В том, что это Амелин, сомнений не было, кто еще по такой жаре станет носить футболку с длинными рукавами и черные штаны?

В первый момент я безрассудно бросилась вперед, но потом притормозила.

Костик с опаской огляделся по сторонам и осторожно спустился с крыльца. Было не похоже, чтобы он меня искал или собирался догнать. Скорее наоборот – хотел удостовериться, что я ушла.

Осознание того, что он нарочно прятался от меня в доме, привело в такое бешенство, что кулаки сжались сами собой. В тот момент я точно готова была его убить. И Амелин это сразу понял, как только прикрыл за собой калитку, поднял голову и увидел, что я иду.

Мы бросились бежать одновременно. Он от меня, я – за ним.

Мы помчались, громко топая и поднимая столбы пыли, к другому краю деревни. По дороге я с размаху запулила свой рюкзак в кусты, что позволило значительно ускориться, но если бы Амелин не обернулся и не налетел на прислоненный к столбу велосипед в конце улицы, я бы вряд ли его догнала.

Но он с грохотом сшиб велик и нагнулся, чтобы поднять. В этот-то момент мне и удалось с разбега заскочить ему на спину.

От резкого толчка и тяжести он пошатнулся, прошел, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, еще немного вперед, но, когда я врезала ему кулаком между лопаток, не удержался – и мы оба полетели в глубокую придорожную канаву за крайним домом.

Мои истошные крики прокатились по всей деревне. Во дворе залаяли собаки.

Канава целиком заросла крапивой, а я была в майке и шортах.

Однако вместо того, чтобы срочно доставать меня оттуда, Амелин с силой навалился и, даже не давая сделать вдох для следующего крика, стал целовать. Подлый, коварный, обезоруживающий ход. Потому что я и правда забыла о жгучей боли и обиде. Позабыла о злости и о том, что собиралась его «убить». Потребовалось собрать всю силу воли в кулак, чтобы окончательно не растаять.

Какое-то время мы сосредоточенно боролись, из-за чего я не слышала, как на дороге появились люди, а когда совсем над нами раздались громкие мужские голоса, Костик прижал мою голову к своему плечу, и мы замерли, затаившись.

– Кто орал-то?

– А хрен его знает. Баба какая-то.

– Во, гляди, велик валяется. Может, ее?

– Не, это Салима. Он у нас во дворе облепиху выкорчевывает.

– А баба тогда где?

– Показалось, может.

– Поди, Натаху Шикову косилкой придавило. С восьми утра тарахтеть, падла, начала, а сейчас, слышь, затихло все.