Иосиф Шрейдер - Лиза

– Верно! – обрадовалась Лаура. – Теперь мало кому непонятно. Но эти строки были написаны за три года до революции, и тогда многим могло это казаться набором непонятных слов. Если бы вас попросили дать короткое описание такси и пролётки, сколько бы слов на это понадобилось? У Маяковского всего два слова – пухлые такси и костлявые пролётки; как?

– Очень зримо!

– А вот ещё – «мужчины, залёжанные, как больницы, и женщины, истрёпанные, как пословица». А как это, по-вашему?

«Для себя не важно и то, что бронзовый,

И то, что сердце – холодной железкою.

Ночью хочется звон свой

Спрятать в мягкое, в женское…»

– Изумительно! – воскликнул я.

– А вы говорите, не понимаете новую поэзию. Не можете вы её не понимать… Я выхватила из контекста только первые пришедшие в голову строки, а как это звучит в поэме?

– Лаура, вы открываете мне глаза! Не можете ли достать это произведение? Я бы с удовольствием почитал…

– Знаете, стихи футуристов и имажинистов трудно читать, особенно новичку. Их лучше слушать… Вот что, приходите завтра ко мне, у меня есть эта поэма и много других стихов… я вам прочитаю.

– Я с большим удовольствием… Лаура, а наизусть вы что-нибудь помните?

– Очень много.

– Так прочтите. Я вас очень прошу.

– Вы «Левый марш» слышали?

– Нет.

– Какой же вы невежа, Ося! Ну, слушайте!

Декламировала она исключительно хорошо и выразительно. Я не сводил с неё глаз. Увлеченность содержанием того, что она декламировала, делало её лицо вдохновлённым и интересным. Она продекламировала ещё «Хорошее отношение к лошадям», «Флейту-позвоночник» и ещё несколько других стихов. Ей очень импонировало моё восхищение. Вдруг она спохватилась:

– Ося, а ведь мне пора! Я с вами совсем забыла про дочку. Приходите завтра обязательно… я буду ждать.

– Обязательно приду! Я провожу вас…

– Не надо! Я тороплюсь… – Лаура спрыгнула в канаву. – Давайте вашу лапу! Смотрите, приходите. Мой адрес – Миллионная три, вход со двора, – сказала она, заглядывая мне в глаза и не выпуская руки. Вдруг её лицо выразило удивление.

– Слушайте, Ося, да у вас голубые глаза!

– Вы только что их увидели? – в свою очередь удивился я.

– Голубыми – только что! – рассмеялась Лаура и, ещё раз энергично тряхнув мою руку, быстро повернулась и пошла не оглядываясь.

Я следил за ней, пока она не скрылась за переулком. Я думал о Лауре. Какая загадочная женщина. Сколько в ней противоречивого, притягательного и отталкивающего. Я попытался сколько-нибудь разобраться в этом, почувствовал, что бессилен, махнул рукой и поплёлся восвояси.

– Лиза! – вдруг опять спохватился я. – Я обещал рассказывать о себе, а рассказываю о незнакомой тебе женщине. Тебе, должно быть, неинтересно?

– Почему? Ты ведь рассказываешь о себе. Продолжай, продолжай!

На другой день я без труда нашёл квартиру Лауры. Она встретила меня приветливо. На ней был плотно облегающий фигуру халат из ткани дикой расцветки и с невообразимыми рисунками. Покрой халата был такой, как будто он её не прикрывал, а раздевал. В комнате было опрятно, но царил какой-то беспорядок, словно каждый предмет в этой комнате находился не на своём месте. У стены в детской кроватке спала девочка с рыжими кудряшками, раскинув кверху голые ручонки.

Лаура усадила меня в углу, между столиком и комодом, а сама подошла к этажерке и стала разыскивать нужную книгу. Я оглядел столик – и мне бросился в глаза прислоненный к флакону отрезок карточки, где на густо-чёрном фоне выделялся женский торс ослепительной белизны, без головы, с поднятыми вверх согнутыми в локтях руками. Плечи поражали безупречными линиями, а высокие груди средней величины и идеальной формы как будто устремлялись вперёд и несколько вверх. Когда я перевёл взгляд на комод, то увидел в разных его концах прислоненные к коробочкам от пудры другие два отрезка карточки. На одном идеальный женский живот, на другом прекрасные плотно сдвинутые ноги. Я решил, что это открытка со скульптурой какой-нибудь греческой богини, но недоумевал, зачем понадобилось разрезать её на части. В целом такая фигура вызвала бы только восхищение, составные же части, отделённые друг от друга, выглядели уже не только прекрасными, но и эротическими и возбуждающими. Вдруг меня словно огнём опалило. Я заметил то, на что сразу не обратил внимания: на ногах у богини были изящные лаковые туфли на высоких каблуках.

На моё счастье, Лаура никак не могла найти нужную книгу, иначе я не знал бы куда деваться от охватившего меня стыда.

Наконец она нашла то, что искала. Это была тонкая брошюра, изданная на оберточной желтоватой бумаге, с изображёнными на обложке кубистическими фигурами и рисунками.

– Ну вот! – сказала Лаура, усаживаясь против меня и, не смущаясь, запахивая полы халата, обнажившие ослепительное колено. – Сейчас я прочту вам «Облако в штанах» – и заранее вам завидую.

– Почему? – спросил я удивлённо.

– Тому, что вы будете испытывать. Никогда не забуду тех ощущений, когда услышала эту поэму первый раз… Ну и теперь каждый раз, как я её читаю, испытываю большое удовольствие.

– У меня к вам просьба, Лаура!

– Какая?

– Уберите, пожалуйста, эти детали, – я кивнул головой на изображения, стоящие на столике и комоде. – Боюсь, что они будут меня отвлекать, кроме того, у меня большое искушение составить из них целое.

Лаура пронзительно взглянула на меня, едва заметно покраснела, молча встала, собрала отрезки карточки, небрежно швырнула их в ящик комода и, обернувшись, с лукавой улыбкой спросила: – Теперь вы в состоянии слушать?

– Я готов!

Читала она артистически. Чувствовалось, что она живёт тем, что читает. Лицо её хорошело, и на него было приятно смотреть. Поэма не только привела в восхищение, но и невероятно меня потрясла. Кончив, Лаура взглянула мне в лицо и с усталой улыбкой сказала:

– Ося! Я вас ни о чём не спрашиваю. У вас и так всё на лице написано.

– Не знаю, как и благодарить вас, Лаура. Вы от меня теперь нескоро отделаетесь, пока хоть частично не поделитесь своим богатством.

– Рада буду поделиться полностью…

Проснулась девочка. Она встала в кроватке и, держась за перильца, уставилась на незнакомого ей дядю.

– Теперь, – засмеялась Лаура, взяв ребенка на руки, – начинается поэзия номер два. Детская!

– Вы правы! – улыбнулся я. – Это действительно тоже поэзия. Что может быть поэтичней молодой матери с ребёнком на руках.

– Ох, Ося! – глубоко вздохнув, сказала Лаура. – Какая же здесь поэзия, если эта молодая мать, безумно любящая свою дочку, больше всего на свете хочет, чтобы её дочь выросла непохожей на мать.

Я промолчал, внутренне согласившись с ней.

– Вот видите! Вы молчите…