Андрей Смирягин - Океан между

Главным событием этого лета был фестиваль молодежи и студентов на Кубе, и, естественно, к нему было приурочено много мероприятий. Одним из них был конкурс рисунка на асфальте.

Я долго думал, как бы мне отличиться, но ничего в голову не шло. Неожиданно я вспомнил, что в пионерской комнате лежит подшивка «Пионерской правды», и не далее как вчера, просматривая ее, я видел там неплохие рисунки на тему фестиваля. Я незаметно пробрался туда, быстро просмотрел подшивку, нашел два самых удачных рисунка и вырвал их из газеты. После этого мне оставалось лишь спрятать клочки газеты в кулаке, чтобы, подглядывая в рисунки, точно воспроизвести их на асфальте. Что-что, а уж копировать я умел!

За отведенное время, когда другие дети еле-еле успели закончить по одному рисунку, я заполнил два квадрата великолепными работами профессиональных карикатуристов. Нетрудно догадаться, что жюри просто ахнуло от восторга. Мой помощник по стенгазете чуть не плакал от отчаяния: то, что он изобразил, было оригинально, но никак не могло соперничать с отточенностью, остроумием, а главное, идеологической выдержанностью газетных публикаций.

Апофеозом праздника стала вечерняя линейка, когда вокруг флагштока выстроились все отряды для награждения победителей конкурса. Никогда не забуду, как мне вручали первый приз. Весь лагерь, от мала до велика, скандировал: «Поздравляем! Поздравляем!» А чего стоили восхищенные взгляды девочек старших отрядов!..

Эта была самая позорная минута в моей жизни. После этого я и решил бросить рисовать раз и навсегда. – Никита внимательно посмотрел на Лану. – Хотя теперь, когда я смотрю на тебя, я жалею, что не стал художником.

– Почему?

– Потому что великие художники рисовали своих мадонн с таких женщин, как ты. Нет, они их рисовали с тебя! Ты устанавливала эталон женской красоты на все века. Мало того, Петрарка и Шекспир посвящали тебе свои сонеты. Ты – воплощение вечной женственности. Поэтому тебе не надо бояться смерти. Тебе не надо бояться увядания. Ты будешь жить вечно, пока есть жизнь и художники, воплощающие эту жизнь в своих творениях.

Лана восхищенно посмотрела на Никиту, потом обвела взглядом полотна вокруг и остановила свой взгляд на «Танцовщицах» Дега.

– Как красиво нарисовано! – воскликнула она, – Как я хотела бы иметь такую картину дома.

– Не ты одна, – усмехнулся Самолетов, – я даже вообразить не могу сколько она стоит.

– А давай ее украдем, – по деловитому предложила его спутница, примериваясь взглядом, как лучше это сделать.

– У тебя клептомания, похоже, в крови. Украсть картину из музея – это будет посложнее, чем стырить пару тряпок из американского магазина.

– Ах, вот оно что, – нахмурилась Лана. – Этот предатель тебе уже все рассказал!

– А что здесь такого? Или это большой секрет?

– Какой уж там секрет, если весь свет уже знает.

– Ну, а все-таки? Может, я чего-то не понимаю, но это же было так глупо.

– Я сама не знаю. Это все Алина. Говорит: идем да идем. Я даже не могла понять, что произошло.

– И чем это закончилось?

– Нас отвели к судье, и она отпустила нас.

– Не понимаю. В Америке воровство уже не наказывается?

– За что наказывать, а за что миловать, в Америке решает судья. А нам попалась очень классная тетка. И потом, Алинка сказала ей три вещи…

– Интересно, какие?

– Во-первых, то, что ее хорошо знает Михаил Горбачев, во-вторых, что она страдает тяжелым психическим заболеванием, и, в третьих, что судья очень похожа на ее маму. Через пять минут мы были свободны с условием, что должны отработать две недели на общественных работах.

– Как это?

– Мы должны были отсидеть спасателями в местном водном парке. Полный идиотизм! Алинка даже плавать не умеет.

– И много народу вы спасли?

– Да там ребенку по пояс! Скукота, сиди да смотри за плавающими, чтобы не прыгали с бортика. Если бы не эти два тренера по плаванию…

– Каких тренера?

– Ой, я чего-то лишнего сболтнула.

– Нет уж, сказавши «а», договаривай! И потом, мне это абсолютно все равно.

– Правда?

– Правда.

– Ну, там были ребята, которые учили посетителей плавать. Ты не представляешь, это были такие аполлоны! Один из них, кажется, в меня влюбился.

– А может быть, ты в него?

– Нет, я точно помню, как все было. Ну, может быть, совсем чуть-чуть, когда мы трахались с ним в прозрачном лифте какого-то небоскреба… Ой! – Лана с испугом посмотрела на Никиту. – Блин, совсем мозги прикурила, опять меня понесло куда-то не туда…

– Чего уж там! Что было, то было, – сделал безразличный вид Никита. – И почему же вы расстались?

– Потому, что кроме красивого тела у него ничего не было.

– Так уж и ничего?

– Ну, ты же знаешь этих американцев: они либо добродушно тупы, либо тупо добродушны. А мне в мужчине этого мало…

– Все, – вдруг прервал ее Никита, – не хочу больше слышать про тех, кто у тебя был до меня!

В ответ она сжала его руку и вдруг сделала неожиданное признание:

– Только теперь я поняла, что ничего стоящего и не было…

Такая откровенность сильно тронула Самолетова, он понял, что увлекается Ланой все больше и больше. Такой глубины в женщинах он раньше не встречал, и такой экстравагантности. Как бы в подтверждение его мысли, она протянула руку к полотну, и, видимо, стремясь сменить тему разговора, спросила:

– Если ее нельзя украсть, можно я дотронусь до этой картины?

– Ты с ума сошла, это же Дега! – Никита с опаской огляделся по сторонам.

– Но мне очень хочется, – настаивала она.

– Хочешь прикоснуться к великому?

– Ага, ты же сам сказал, что они рисовали свои картины с меня. Значит, мне можно.

И в самом деле, подумал Никита, Лана – такой же шедевр искусства, как и все картины вокруг. И неважно, что ее красота временна: она больше принадлежит к их миру, чем к настоящему. Она легко могла бы быть подругой какого-нибудь художника, перебивающегося с хлеба на воду, который не задумывался, какие страшные миллионы будут отдавать коллекционеры на аукционе Сотбис за банку полевых цветов, намалеванную для нее за полчаса.

– Ну, ладно, – с озорством согласился он, – только быстро. Я тебе скажу, когда смотрительница отвернется.

Улучив момент, когда старушка на стуле отвлеклась, спрашивая время у своей соседки в другом зале, Никита тихо скомандовал:

– Давай!

Лана протянула свою изящную руку и дрожащими пальчиками коснулась бесценного полотна.

– Как здорово! – с восхищением, близким к оргазму, воскликнула она.

– Молодые люди, чем это вы там занимаетесь? – вдруг раздался под музейными сводами визгливый голос вернувшейся смотрительницы.

– Бежим, – не раздумывая, скомандовал Никита и, схватив подругу за руку, быстро потащил ее в направлении, противоположном крику. Всполошившиеся старушки-смотрительницы вскочили со своих мест и, взволнованно спрашивая друг друга, что случилось, провожали беглецов недоуменными взглядами.