Ася Янис - Ароматерапия

– Вы сказали: «красивая женщина». Быть красивой – довольно распространённый лживый признак, от незнания того, как мужчина ещё может угодить женщине, но более личностно, что действительно её бы обрадовало. Я, вообще, не понимаю, почему мужчины так говорят, полагая тем самым осчастливить нас?! Ведь ни одна женщина не считает себя таковой. Найдутся многие приверженцы иного вкуса. А есть абсолютные слепцы, кто не видит истинные различия образа. Без манер кидаются растерзать лицо руками, как кусок мяса, смазывая очертания своими отвратительными ручищами, пропитанными плотским жиром.Способных осталось очень мало, – выдала я на одном дыхании, будто зачитала отрывок из полюбившегося произведения.

Доктор в сомнениях щурил на меня свой интеллектуальный взгляд. От желания скорее всё прояснить.

– Знаете, – он медленно стал надвигался на меня. – Обычно, женские проблемы более бесхитростные, – он прожестикулировал взмахом руки в воздухе для более утверждающего объяснения. – Они в основном жалуются на любовников, непонимание, жадных мужчин, предательств, диеты и множество слезливых историй, но вот вы…

От замешательства к его подводящему итогу я дернула голову в сторону, словно где-то далеко мне мерещился шум.

Доктор подошёл ко мне мягкой поступью и замер за моей спиной. Его лёгкое дыхание качнуло мои волосы, овеяло щеку, ухо, словно совсем рядом промчался нежный ветерок. После, уперев свой указательный палец между ключиц, стал медленно спускать его вниз. Мое тело чуть задрожало, а в паху заныла истома, нарастая по мере опускания его пальца вниз. Я сглотнула скопившуюся слюну во рту, и как мне показалось, очень громко. Доктор достиг линии бедра, указав на очевидный разрез сбоку, и остановился. От него пахло морским бризом, как если бы он только что искупался, и солнце жгло его кожу, испаряя капли воды с поверхности, истончая аромат всех этих мокрых кораллов, камушек, ракушек всей глубины моря.

– Вот здесь!

– Я не совсем понимаю, доктор! – Я нахмурилась в недоумении, развернув свой профиль к нему.

– Ну, так это и логично. Вы же признались мне, что дура. Забыли?

– Верно, – произнесла я нетвёрдо с обиженным выражением на лице.

Он обошёл меня, встав передо мной.

– Вы не похожи на обычных девушек, что приходят сюда с жалобами, так зачем вы здесь?

– Я не произвожу впечатления больной? – моё лицо расправилось вниманием.

– Поверьте, впечатление вы уже произвели.

С его лица не сходила придурковатая улыбка. Он разглядывал меня оценивающе.

– Опишите мне ваши ощущения на мои прикосновения?

Я задумалась в размышлениях, тяжело вдохнула, отвела взгляд, ища ответы в витающей атмосфере.

– Прошу вас, это принципиальный момент!

– Чувствовала, что мы можем стать ближе с вами. Пахнуть стали одинаково, в момент воссоединения мы напитались друг другом. Печаль уходящих ваших рук, словно из памяти навсегда. Мы… – я мялась, – могли бы любить!

Доктор беспокойно вздохнул, словно случилась беда.

– Вы правы! Вы говорите много глупостей!

– Ну, если правду можно считать глупостью, то да! Возможно, правы не только я и вы, но и все, с кем мне приходиться общаться. Безнадёжно, доктор, понимаю! Пожалуй, я пойду! Выпишите мне счет!

Доктор еще какое время медлил, уставившись на меня как на нерешённую задачу, потом шелохнулся в сторону записной книжки, черкнул в ней пару строк, при этом безотрывно смотрел на меня, после протянул итог.

Я взглянула, игриво сжала плечо.

– Дурам надо предлагать более демократичные цены!

И я быстрым шагом устремилась за дверь, оставляя свое первое психологическое дефиле с незнанием того, что делать дальше.

К концу недели мы встретились снова в шесть часов. Мне показалась, что между нами возникла платоническая любовь, и я решила довериться – опрометчиво, словно глупая девочка, очаровавшись впервые мужчиной. Я была подавленной, может от длинных мыслей, что было больше обычного или мне хотелось заполнить ту пустоту, что время от времени давала о себе знать, и тогда я могла долго говорить, выражая лихорадочно эмоции. К примеру, когда я выходила из ванной, потом из дома на прогулку, я мало о чём думала, а тут после сверхурочных лекций, невкусного ужина и скучной беседы в перерывах занятий, мне стало дико уныло, и я, словно опьяневшая от изнеможения, выплёскивала непонимание к этому миру. В голове всё крутилось необъяснимое влечение к запаху, будто кто-то потешался надо мной, подкинув это лоскут ткани. Иногда такие вещи происходят неслучайно, ты задумываешься о их значении лишь во второй или в третий раз, некое чередование, повторяющаяся цикличность, и вот уже вынужденная мысль. Как споткнуться дважды о камень и только потом сообразить поднять его и разглядеть. Так вот, не все способны разгадать предзнаменование и в один прекрасный день решиться следовать за ним, не потому что любопытно, а потому что это так часто всплывает на поверхность в сознании, что по-другому никак от них не спастись, а может я настолько была потерянной, что запах был единственным способом пробудить себя. Вот и он, словно камушек, который надо поднять, разгадать, что ведёт к смысловому завершению. Самое страшное, что может случиться в итоге, так это осознание того, что камень – всего лишь камень и не более того, а ты ломаешь голову, потому что ты сам в нём увидел нечто иное.

– Вот, скажите, доктор, когда человек теряет кого-то, он возвращается в начало? Думает, вспоминает какую-то важную деталь, которая понравилась в этом человеке. Это странно скучать по тому, кого и не знал, вроде мимо прошел, а вроде так рядом, что хватило одного дуновения ветра, чтобы почувствовать запах и уже успеть испытать боль разлуки от того, кто покинул или же и не был вовсе. Такое странное послевкусие события, коснувшееся краешком. Я убеждена в одном, люди, которые расстаются, становятся ближе друг другу. Они вскарабкиваются на гору одиночества и понимают всё то, что до этого понять не могли. Мужчины сразу помнят, какие цветы любит их женщина, а женщины будут помнить любимое блюдо мужчины. Все эти социальные отпечатки вызывают у меня приступ дезориентации, от этого я теряю свое личное понимание к этому миру. Вот, например, ужиная, я хочу одно блюдо, но настырный официант советует другое так доверительно, что я задумываюсь, а не ошиблась ли я с выбором. Я соглашаюсь с ним, но мне становится отвратно от того, что моё желание зависит от чужого слова, и это так странно, и так по цепочке, от одного человека к другому, кажется, что моих собственных мыслей и не осталось вовсе, только "доброе утро" и "здравствуйте", а весь промежуток заполнен всем чужим мне. Например, продавец фруктовой лавки говорит о сезоне урожая, и я невольно начинаю думать о его словах, ища в сознании ассоциации. А ведь бывает так, что приходиться вообще уступать людям, в очередях, где женщина выглядит дороже и вызывающе, подчёркивая свой статус в обществе, и как бы своим роскошным видом принижает остальных. Я ничуть не хуже ее, просто скромнее. Социальное неравенство оказывается бедой для человечества, – я лежала на кушетке в полусогнутом состоянии и смотрела на серый потолок в тёмных пятнах от сырости. Из меня выливались различные мысли без перебоя, будто я болтала о каких-то пустяках. Потом добавила: – Глупости опять?!