Елизавета Крестьева - По ту сторону пропасти

– Доброе утро, княгиня. Как тебе спалось, краса моя ненаглядная?

Его губы накрыли её рот, она вздрогнула от сладкого, невероятно сильного ощущения и…

Проснулась.

В пыльное окно и вправду светило солнце, весёлым и жарким лучом дотрагиваясь до лица. Нина сонно зажмурилась и с силой выдохнула, прогоняя остатки наваждения. Похоже, вчерашний парень с княжеской биографией умудрился пробраться и в её сны…

Вот настырный!

Она криво усмехнулась, потёрла заспанные глаза и села в кровати. Будильник на столе показывал половину десятого, и она недовольно поморщилась. Редко она так долго спала по утрам. Видимо, вчерашний день чересчур перегрузил эмоциями и усталостью… Поздно вставать ей почему-то казалось неким кощунством. Утренние часы вроде как самые продуктивные, по словам всяких умных физиологов…

Позавтракав остывшей овсянкой и яйцом «в мешочек» она села с кружкой кофе на подоконник, на своё излюбленное место. Впереди ещё три свободных дня, если на работе не случится очередной аврал. Авралы случались то и дело, и раньше Нина всегда старалась уехать куда-нибудь из города, «забыв» телефон. Но сейчас, как ни странно, ей хотелось аврала, чего угодно, только не бестолкового сидения в душной квартире. Надо хоть окна, наконец, помыть… А то мать опять ей навыговаривает, когда вернётся.

Впрочем, сегодня воскресенье, даже если окна и в самом деле помыть, мать всё равно будет недовольна – работать-то в воскресенье нельзя.

В общем, надо уже сделать что-нибудь или мотать на море. Судя по всему, сегодня опять будет жара… Раньше в такой вот летний знойный денёк они бы с Анькой…

Стоп. Стоп, стоп, стоп.

Она сполоснула кружку и побрела в ванную за тазиком и мочалкой. Чтобы не доставали мрачные мысли, лучше заняться делом. А мать – ну, так она всё равно найдёт, к чему прицепиться, если будет не в духе.

И тут в дверь позвонили.

Странно, подумала Нина. Родители в церкви, они обычно не возвращаются так рано. Да и дверь почти всегда открывают своими ключами…

Гостей не намечалось никаких.

Разве что какие-нибудь электрики-сантехники?.. Стоп, сегодня же воскресенье.

Сердце вдруг замерло и потом начало часто-часто бухать в грудную клетку.

Уймись, сердито приказала ему Нина, идя по коридору. Чего выдумываешь?.. И глянула в глазок.

И вздохнула – то ли с облегчением, то ли разочарованно. Попробуй, пойми женское сердце, говорил когда-то один старый знакомый…

На пороге стояла Ирка – длинный зелёный сарафан, расшитый по подолу диковинными цветами, плетёные браслеты на изящных сухих запястьях, русая коса через плечо, чуть близорукие зелёные глаза. Самодельная лоскутная сумка в контраст сарафану.

Ирка всегда оставалась Иркой – в городе ли, в поселении. Самобытная, чуть простоватая, с виду этакая «девочка-припевочка», а на самом деле – натура сложная и поэтическая. И очень добрая. Ирка-миротворец, как её прозвали друзья-поселяне.

– Ну, привет, – улыбнулась она и сняла с плеча сумку. – На порог-то хоть пустишь? Я нажарила твоих любимых пончиков!

– Только я могу купиться на пончики, – усмехнулась Нина, приходя в себя от неожиданности. – Правда, не всякие, а только твои. Привет, – она обняла Ирину и поцеловала в щёку. – Давай, заходи…

В тесной кухоньке с трудом помещались стол, плита, посудный шкафчик и втиснутая в угол мойка. Нина плюхнула на плиту чайник и привычно уселась на широкий подоконник. Ирка пристроилась за столом, достала пакет с пончиками. Выложила на тарелку аппетитные румяные колечки со следами сахарной пудры. Нина, только что выпившая чашку пустого кофе, ощутила, как рот наполняется слюной. Иркины пончики… Но где-то внутри тенькнул знакомый колокольчик. Ирина редко появлялась в городе, разве что навестить родных или что-то купить. Она почти безвылазно жила у себя на поместье, утверждая, что там ей настолько хорошо, что никуда не тянет. Родные очень любили её и помогали, чем могли, хотя сами пока не решались оставить городскую жизнь. Но Ира Протасова – художница, рукодельница, на все руки мастерица, действительно не нуждалась в бешеных и суматошных городских ритмах. Её работы на поместье стали ещё вдохновеннее, ещё поэтичнее. Один из поселян-соседей помог ей организовать собственный небольшой сайт, а давняя подруга семьи Протасовых периодически пристраивала её творения в сувенирные магазинчики, где они охотно раскупались. Люди уже начинали спрашивать работы Ирочки Протасовой. Что-то было в них, в этих картинках, шкатулочках, тарелочках и досочках, расписных платках-парео и вышитых рубашках… Что-то тёплое, живое, настоящее.

Такая вот она, Ирка.

И она явно не просто так сейчас сидит у Нины на кухне…

Ирка трещала весело о погоде, покупках и всякой прочей ерунде, и Нина поддакивала ей и в нужных местах улыбалась. И ждала.

– Мы соскучились по тебе, – вдруг, без всякого перехода, тихо сказала Ира. – Мы всё ждём, ждём. А Аня говорит, что это она во всём виновата.

Вот оно.

Приехали, Нина Савельевна. Вылезайте, конечная. Поезд дальше не пойдёт…

– В чём это она… виновата? – подняла она, наконец, на Ирку смятенные чёрные глаза.

Ира молчала, разглядывая нарисованные на клеёнке фрукты. Над кружкой с остывающим чаем вился тонкий парок. За приоткрытым окном лениво шелестел размякший на солнце старый тополь.

– В том, что ты… депресснячишь, – вымолвила Ирина, и в кухне снова повисло тяжёлое молчание.

Надо было сопротивляться. Надо было возмутиться – громко, решительно; рассердиться всерьёз – мол, что за несусветная чушь! Да как вы подумать могли такое! Подруги, называется! Нина уже открыла рот, но захлебнулась первым же глотком воздуха. Тоска привычным горьким обручем сдавила грудь. Всё ведь именно так и обстоит. И зачем лицемерить? Зачем притворяться перед самыми дорогими людьми? Разве так поступает Любовь?

Так поступают трусы.

Нина была хорошо осведомлена о своих недостатках, но трусости среди них вроде бы не числилось… вплоть до этой весны. Кажется, прокуратор Иудеи что-то такое говорил о трусости… что-то крайне неприятное.

Поэтому она сползла с подоконника и уселась с другого торца стола. Подпёрла руками голову, помассировала неприятно ноющие виски.

– Ира, – сказала она мрачно. – Я понимаю прекрасно, что ты с самыми благими намерениями… но не знаю, что тебе на это сказать. Знаю только, что в душе у меня полный кавардак… и я не могу с этим… хм… пожалею твои нежные уши, ехать к беременной Аньке и делать вид, что всё нормально…

Она вдруг осознала, что на глазах закипают жгучие, злые слёзы и задрала голову в потолок. Это всё Ирка, яростно подумала она, с её вселенской добротой!.. Все они белые и пушистые, одна я со своей тоской и одиночеством, словно мрачный холодный монстр в океанской пучине… Никому не нужное пустое место.