Барбара Вуд - Улица Райских Дев

Абду был неграмотен, как почти все обитатели деревни, и не мог записывать свои стихи, он заучивал их наизусть – уже несколько десятков, – и вот он прочитал последнее:

Она подумала, что это стихи о ней, и замерла от восторга, но не смогла ничего сказать, только посмотрела в его лицо взглядом газели. Потом она взяла свой пустой кувшин, вместе с Абду пошла к Нилу за водой и на берегу рассказала ему о встрече с незнакомцем. Но Али не придал ее рассказу значения. Его думы были о другом, и он знал, что Захра не может понять его. Стихи, которые он ей прочитал – стихи о любви к родине, – она приняла за любовные, и радостная улыбка сияла на ее лице. С тех пор как в деревне побывал юноша из «Мусульманского братства» возрождения ислама, все юноши деревни загорелись новыми чувствами, поняли, что не хотят больше работать, как вьючные животные, на земле богачей и гнуть спину под британским ярмом.

– Мы, феллахи, – тоже люди. Мы созданы по образу и подобию Божьему и будем жить для великих людей, – так решили Абду и его друзья.

Но он ничего не сказал Захре. Он проводил ее до родительского дома и постоял рядом с ней в узком переулке, освещенном солнцем, молча глядя ей в глаза. Сердце его пылало любовью – жениться на Захре, жить с ней в мире и спокойствии? Она так прекрасна в солнечном свете: округлое лицо, изящно очерченный подбородок, расцветающее тело под тесной одеждой, обтягивающей грудь и бедра… А как же «Мусульманское братство», судьба Египта?

– Аллах ма'аки, – прошептал он. – Бог да пребудет с тобой. – И он ушел, оставив ее в солнечном свете.

Захра вбежала в дом, горя нетерпением рассказать матери о незнакомце. Она решила подарить матери шарф – женщине, которая никогда в жизни не имела богатых и красивых вещей, но часто – как замечала дочь – рассматривала их в магазине блестящими глазами. Она боялась, что мать побранит ее за то, что она так долго ходила за водой, но, к ее удивлению, мать встретила ее радостно.

– У меня хорошая новость! – воскликнула она. – Благодарение Богу, через месяц ты выйдешь замуж. И твой жених еще лучше, чем у сестры, на всю деревню такой один!

Захра затаила дыхание и стиснула руки. Значит, родители Абду согласились, чтобы их сын женился на ней!

– Возблагодари Бога, шейх Хамид просит тебя в жены, – сказала мать. – Ты счастливая, счастливая девушка!

Белый шелковый шарф выскользнул из пальцев Захры.

– Ну почему у тебя душа не на месте, Амира? – спросила Марьям подругу, обрывавшую листочки с куста розмарина и кидавшую их в садовую корзинку. Амира выпрямилась и сбросила на плечи покрывало – ее черные волосы засияли на солнце. Подруги работали в саду, но Амира была одета нарядно и изысканно, словно для приема гостей. Черный цвет изящной блузы и прямой юбки был данью давнему трауру по мужу и по только что скончавшейся невестке. Амира заказывала платья у лучших портных Парижа и Лондона и тщательно ухаживала за лицом: выщипанные и нарисованные брови, зачерненные – по египетской моде – веки и рот в густо-красной помаде. Покрывало, сброшенное на плечи, она могла поднять сразу после появления посетителя и, закутав им нижнюю половину лица, обменяться с гостем рукопожатием, обернув свою руку краем покрывала. Она ответила подруге не сразу.

– Я беспокоюсь за сына, – вымолвила она наконец, бросая теперь в корзину мелкие цветочки. – Он сам не свой после похорон.

– Ибрахим горюет о жене, – отозвалась Марьям. – Такая молодая, прелестная… И погибла только две недели назад, – конечно, он еще не пришел в себя. Но время лечит.

– Дай Бог, чтоб ты была права…

Садик Амиры, выделенный в большом саду, достался ей в наследство от матери мужа. Та устроила его по образцу сада царя Соломона, описанного в Библии, и он был наполнен ароматами камфары и нарда, шафрана, аира и корицы, мирры и алоэ. Амира добавила к ним такие лечебные растения, как окопник, кассия, сладкий укроп, и некоторые другие, – она приготавливала из них целебные настои, эссенции и мази. Было жаркое время сиесты, когда магазины и учреждения в Каире закрываются на несколько часов, – Амира всегда в эти часы принимала знакомых. Марьям Мисрахи, жившая в соседнем большом доме, приходила чаще всех. Выше ростом, чем Амира, в ярко-желтом летнем платье, с огненно-рыжими волосами, не прикрытыми покрывалом, она походила на тропическую птичку колибри.

– Ибрахим исцелится, – сказала Марьям, – Божьей милостью. – Последние слова она произнесла на иврите: Марьям, чья фамилия Мисрахи означала «египтянка», была еврейкой. – Но я вижу, Амира, что тебя беспокоит не только Ибрахим, есть еще что-то. Я хорошо тебя знаю и вижу, что душа твоя в тревоге.

Амира отогнала от своего лица пчелу.

– Мне не хотелось обременять тебя своими заботами, Марьям.

– Что ты говоришь? Разве мы не делили все эти годы радость и беду, не растили вместе своих детей? Мы с тобой сестры, Амира…

Амира подняла корзину, уже наполненную пахучими травами и душистыми цветами, и поглядела на открытую калитку в садовой ограде. Амира не покидала дома на улице Райских Дев с того часа, как Али Рашид ввел ее в свой дом невестой. Но к ней приходили многие и часто. Марьям, подружившаяся с молодой женщиной, жившей в добровольном затворничестве, познакомила ее со своими подругами. Завязались знакомства с соседками, которые обращались к Амире как к искусной лекарке, знающей старинные рецепты. Так что посетители приходили в дом на улице Райских Дев каждый день.

– У меня нет от тебя секретов, – сказала Амира, но ее улыбка скрывала неполноту доверия Амиры к подруге: о тайне пребывания Амиры до замужества в гареме на улице Жемчужного Дерева Марьям не знала. – Меня тревожат мои сны. Ночь не приносит мне покоя.

– Это сны о лагере в пустыне, о всадниках? Они снились тебе всегда накануне рождения ребенка в доме…

– Нет, не эти сны, – покачала головой Амира. – Другие, новые. Мне снится Андреас Скаурас.

Марьям удивлённо посмотрела на подругу, но сразу весело улыбнулась и нежно прижала локоть Амиры. Они сели на скамейку в тени старых деревьев большого сада, где Али Рашид насадил лимонные, апельсиновые и мандариновые деревья, пушистые казуарины и тенистые сикоморы, смоковницы, оливы и гранаты. Около скамейки журчал фонтан, окруженный разнообразными цветами, – в изобилии росли лилии, маки, папирус, и поднималась изящная колонка солнечных часов с надписью арабской вязью – четверостишием Омара Хайяма о быстротечности времени. Ограда была увита виноградными лозами.

– Андреас Скаурас! – радостно повторила Марьям. Да не будь я замужем, я сама бы в него влюбилась. Что тебя смущает, Амира? Ты вдовеешь уже давно, и покойный муж завещал тебе снова выйти замуж. Ты ведь еще молодая женщина и можешь иметь детей от нового мужа. Андреас Скаурас! Это замечательно.