Александра Фокина-Гордеева - Затерянные в сновидениях

Чин – маг, он не тратит свою силу ни на нас, ни на кого-либо еще, кроме своей действительно огромной коллекции коней и книг…

Все остальное – дань времени и молве. Достаточно высок и легок; его рост не придает движениям угловатости, какая-то природная гибкость танцора смягчает их, делая почти невесомыми. Лицо гладкое, с хорошо очерченными бровями и неровным носом, видимо, не раз сломанным в битвах. Соловые, с необычными черными точками, глаза, глядящие в душу и прожигающие в ней бездонную дыру, воистину завораживают. Все остальное уже не имеет значения… Поддаваясь его воле, и уже слепо следуя за ним, как верные, послушные псы, готовые раскрытыми объятиями встречать любую опасность…

Сорвав многие замки напускной сдержанности, приличия, своим во все проникающим, саркастическим юмором. Безапелляционно и навсегда, если не влюбляющий, то приковывающий к своей неординарной, загадочной персоне любое количество людей. Что поделаешь – тоже несу в себе искру его взгляда, выжигающего мою душу и пленившего все, что еще не истлело. Я вижу будущее… за это я заплатила высокую цену, предоставив ему лучше знать мое прошлое…

Нас сильно настораживают вспышки, нет, проблески, быстрые и мучительные… тяжелые и липкие, подобно паутине вплетающиеся в мою истинную суть, запуская в мои волосы свои длинные пальцы – некая неприятная субстанция, заставляющая расширяться и напрягать мышцы, раздражая нервы. Впрыгнув, как кошка, в окно моей комнаты… Странно, ему достаточно было только приказать, и никто бы даже не заподозрил ничего неправедного: ведь мы все втроем являемся его собственностью и каждая готова с радостью разделить с ним ложе. Но, увы и ах! Чингиз не готов был делиться ни с кем ни планами, ничем-либо еще.

Он пахнет силой и сталью, травами и ветром, чем-то еще незнакомым, но очень близким и родным, от чего сердце, замирая на миг, билось чаще обычного, выскакивая сквозь ребра… время, остановившись, переставало мешать минутами… часами…

Мы никогда не говорим о переходе, но оба чувствуем сжатие времени и расширение нас… пространства… – то, что обозначает нам рамки и указывает дорогу в вечное…

Принес мне в дар пару черных и гладких змей, поднял дощечку, укрывающую корзину с остальными «шипящими дарами» … Лошади и змеи завораживают нас своей грацией и идеальностью, безупречностью, пластикой, вечностью. Стоит и смотрит на меня сверху вниз.

– Ты проснулась?

– Это похищение или побег? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Идем, Аниса, по дороге можешь уколоть меня своим острым язычком.

Я запустила гребнем, попала в стену, и прекрасная вещь разлетелись вдребезги, вызвав добрую, грустную улыбку, с сожалением как к нашкодившему ребенку, который не понимает ответственности за свои действия.

В такие моменты, мне хотелось сгореть со стыда, за свое ребячество. Обычно это приводило к совершению ещё больших глупостей. Насмотревшись на все эти детские метания, он, только ему свойственным чутьем, обнаруживал мудрость, чистоту… тогда, взявшись за эту нить, тянул, протягивал, пока не доставал из всех моих ипостасей то существо, которым, я всегда восхищалась, но никогда не верила, что могу стать таковым!

Мы вышли через узкую, закрытую от любопытных глаз умывальником, дверь. Протиснувшись в череду уютных и пыльных коридоров, коридорчиков, собирая плащами вековую паутину и сажу безбожно чадящих факелов, наконец-то, вынырнули в такую же малюсенькую, замаскированную вьюном дверцу, прямо у северных ворот. Там уже била копытами пара шикарных гнедых.

Боже! Гладкие, упругие, на тонких, длинных ногах, с лебедиными шеями, пышущие скоростью и дикостью. Без седел и даже попон. «Не кованы», – подумала я.

– Чтоб не спугнуть духов озера, – ответил на мой немой вопрос Чингиз, вскочив и дав шекеля своему скакуну. Я тоже взлетела на темную, теплую спину, послушно последовала за ним, увлекаемая подхватившей скорость лошадью.

Тонкая узда сверкала, отражая в себе полноту луны, играя яростным пламенем в глазах наших коней, передавая нам их дикость, скорость, магию ночи. Повод, приятной и тонкой змеей, лежал в руках; конский пот смешивался с моим, больно обжигал бедра, и я была вынуждена сдернуть плащ и, не замедляя скорости, быстро бросить его под себя. Выдохнув, принялась ерзать, вытирая пот и прилипшие к ногам мелкие лошадиные волоски. Кони, дико хрипя, несли карьером, не разбирая дороги, полностью вверяя себя человеку. Волки перестали бежать следом, смолкли ночные птицы, возможно, устали перекликаться. Я внимательно посмотрела на него: настороженный ищущий взгляд… Волосы встали дыбом; и озноб, и дрожь попеременно забегали по телу голодными зверями.

– Чупакабра, – услышала я сквозь стук копыт, лошади заржали и прибавили ходу.

– Быстрей к озеру, там страж, она не посмеет. Я всегда думала, что это сказки старой шарманки, чтобы мы не ходили далеко в леса и не заблудились, или медведи и многочисленные хищники не утащили нас как аппетитную закуску.

Чупакабра, говорили, не ест, лишь выпивает кровь. Собака с примесью летучей мыши, а на вторую половину существо совсем иных миров. Гроза детских сказок и страшилок, мифов и легенд.

Озеро – проявление красот этого края, чаша чистоты и ярких красок, источник, способный утолить жажду страждущего. Посередине маленький, мохнатый островок с тремя березами… Легендарный острог хозяина лесов: бурого, огромного Аюб-Аю (Кающийся медведь). Говорят, что когда-то давно он нашел проход меж мирами, трещину, и попытался воспользоваться ею не в то время и не с теми людьми – за это он стал вечным стражем этих сказок. В наших краях живет легенда: «Что только один и его воины, заплатив тремя, смогут перейти на другую сторону. Туда, где не род человеческий, но другие силы правят вне времени, без болезней и смерти».

Мы перешли на рысь, после дикой гонки, это было очень мучительно, для уже ставших влитыми в бока коня, бедер.

Лес, как будто, стал еще темнее на фоне луны, подходящей к краям древних, видавших виды деревьев – они не склонили головы ни перед Господином, ни перед Аюб-Аю, ни перед луной… Так и стоят, то ли приветствуя, то ли вопрошая пришедших, нарушивших их магическое забвение: «Кто вы? С чем пришли?» Их величественные силуэты отражались зеркалом темных вод, выделяя из круговой огранки леса массивные, впечатляющие своим ростом, длинные тени ветвей. С ними нельзя так просто – они как живые великаны призывали к порядку и тишине, к мудрости…

Мистическое, легендарное озеро, окаймленное моховым берегом, проявившееся на самом краю человеческого из мира духов и снов. Встревоженные совы бросились прочь от гулкого стука копыт, словно указывая лесу на нас как на нарушителей порядка затерянного королевства. И, вторя совам, Хозяин леса издал душераздирающий рык – не то крик, не то призыв задуматься: в своем ли мы уме, что собрались тревожить место силы, или нам все-таки убраться отсюда на все четыре стороны. Чингиз остановил коня. Аюб-Аю… был так огромен, что, стоя у пригорка, смотрел прямо в глаза человеку, сидящему верхом на рослой лошади, которая дрожала, покрываясь испариной липкого страха. Но Чин смотрел медведю прямо в глаза. И его непреклонная воля, и сила продавили Хозяина леса до понимания того, что с «этим» не совладать даже ему – мифу.