Александра Фокина-Гордеева - Затерянные в сновидениях

Но видимо каждый познает себя через то, что ему уготовлено. Это как коды само-распознавания, я не претендую на чистоту и разнообразие интересов, хотя в глубине души мечтаю познавать мир через другие выходы и входы. Без надежды на подачки с выше и желаний легкости, но по возможности, с глубоким желанием мудрого понимания происходящего.

На первом месте были танцы, танец, музыка она жила во мне я в ней, мы были единым целым, чем и являемся до сих пор. Мы необъяснимо и безраздельно владели друг другом: танец -мною и я этой легкостью всего того, что приходило во мне через пластичность движения. Я думала музыкой тела и пластикой слов, сладкий плен звуков не отпускал с утра и до утра. Танец был составляющим моего восприятия мира, призмой или моим подзорным взглядом на все. Еще, мною, всепоглощающе и безраздельно, владели лошади. В школе, еще в Химках, моя куртка, пропахшая конюшней как драгоценным миром, висела одиноко и гордо далеко от одежды моих сверстников, обнажая мою целостность со всем вне мира людей. А когда наконец-то, заканчивалась эта пытка знаниями, я летела на конюшню на Планерную и большую часть времени проводила с друзьями (не людьми, естественно).

Школы… Школа, вытрясла всю мою природу… «Наши школы, как колдовские кухни, в которых рассудок развивают до тех пор, пока сердце не умрет». Так сказал Белый Доминеканец, глядя на меня «буквицами» книг. Видимо только дикостью и отстраненностью могла я парировать школьным плетям паттернов; препарировать в себе ненужные знания, скользкими червями проникающие в мое еще «слабое» сознание.

Мне очень повезло! Частые переезды родителей позволяли сочинять необыкновенные истории в новых школах, и я постоянно меняла образы, и личную историю. Потому, когда мы переехали из Москвы в Андреевку (военную деревушку на берегу Японского моря), я не могла стереть улыбку со своего лица! Это было то, что нужно! Ничего более прекрасного не могли подарить нам родители! Там тоже были лошади, везде… поймал, смог сесть – полетел стрелой куда понесло, только держись! Кони как раз были совокупностью всего того, чем могло восхищаться пытливое, упертое в свою природу существо. Их дикая, страстная и ненасытная красота, пропитанная запахом свободы, танца, неутолимого никакими… голода скорости… откровенного неповиновения, прикрытого пугливостью… Я не могла оторваться от них, не могла насытиться жаркими, горячими ночными погонями за призраками прошлого, затеянными в сопках Дальнего Востока.

Кражи, угоны вороных и гнедых, свист и трепет на виражах… крики моряков на подхозах, не доглядевших за очередным скакуном… В десяти километровом пространстве, не принадлежащем странам и сохранявшее хрупкий неприступный барьер между ними были миры внутри миров. Как мы выжили там до сих пор мне не ясно: много насекомых, ядовитых змей, медведей, тигров, и все это как-то не задело, хотя все время мы видели то змей, живших у нас на венике (100 шаговый щитомордник, так называется не спроста), а медузы крестовики… Но видимо некое поле путей несло нас, сломя головы сквозь колючие кусты, змей, акул, касаток, пауков… И мы с наслаждением и благодарностью принимали эту красоту. Эти места дикие и безлюдные, наполненные своей яркой жизнью, дикий природный мир, порезанный в своей целостности лентами людских дорог. Я убегала в леса и сопки, проводя время с собой и всем тем, что простиралось вокруг. Памятью из неизвестного совершая разные обряды и напевая, непонятные тогда имена, на незнакомых языках, шепотом колючих, иноземных звуков.

Тени и духи других измерений окружали меня, насыщали и питали, были моими единственными друзьями, заглядывая из своего иного в мое… Наши миры, не разделенные ничем, даже страхом присущем каждому, при взгляде в потустороннее… О страсти к волшебству, шаманству и магии, а еще к загадкам, запретам и кладбищами, заброшенным фермам, домам вообще и говорить не стоит, кто в детстве не пускал слюни от вселенских тайн и мифических созданий. Для меня были живы все пантеоны древних Богов и Богинь, культов… Кто не хотел приобщится к потустороннему, если в руки попала магия друидов и многие старые эзотерические книженции из коллекции твоей бабушки, еще в то время почитывающий Агнийогу… О Кастанеде пока и речи для меня не шло.

Бабушка Алла рассказывала, нехотя и только когда я ее доставала, о Рерихах, Бловатской или Антаровой. О загадочных вещах, столо-вращательстве и чревовещании. Я сама додумывала и дорисовывала, разные истории и рассказывала сверстникам.

Но каждый притянут своим: я была поглощена мистицизмом и миром духов. «Друзья» и одноклассники занимались совсем другим, и мы не пересекались. Да и каким образом можно пересекаться в бесконечном потоке школ и лицеев, которым не подходила я, мы работали в разных диапазонах. Школы проносились сквозь меня не оставляя следов своего присутствия, меняя лица одноклассников и учителей, со стремительностью скорого поезда.

Влекла меня высота, любимым местом были скалы, небольшие уступы, на которых можно было лежать еле уместившись и свесив ноги в пропасть… чем выше – тем лучше. Город заменит их большими подоконниками, леса – огнями, шорохи ночных животных – долгими протяжными гудками и рваными разговорами, моторами, гомоном, гулом… Но до этого ещё… не скоро, можно расслабиться и дышать своим… Если бы мама видела, знала с какими скоростями я лазила и на какие каменные карнизы, торчащие как пасти драконов, вырезаясь массивными зубищами прямо и величественно, сквозь синюю бездну, из дома бы я не вышла никогда.

Наш первый, маленький деревянный домик стоял в центре деревни, под невысокой сопкой, на которой располагалась сельская школа. Пока мы еще не переехали на отшиб, к кладбищу на красивый утес у моря. Отец работал в школе, учителем по географии и еще подрабатывал резчиком по дереву, а также, занимался всем тем, чем незатейливые местные жители, увлекались в свободное время – рыбачили. Деревенские делились на две оппозиционные группы, редко пересекающие друг друга интересами. Ученые, работники разных сообществ по изучению подводного мира, надводной фауны и флоры, и военные пьющие, особенно зимами. Все прекрасное они могли описать трехэтажным матом. Все ученые жили ближе к Витязу – военная секретная база, содержащая дельфинов, и других млекопитающих. В сладкие часы летних деньков не редко нас сгоняли с пляжей сиренами, в знак того, что пара или один сивуч удрали из вольера и пошли развлекаться с туристами. Мы ломились забраться повыше на скалы или деревья и с интересом следили за отловом.

Еще там было место силы и ярких отлетов в иное: мое дерево липы на самом высоком участке полуострова, бесконечно удобное ветвями, росшими там, где нужно и в таком количестве, что по нему можно было бежать как ниндзя. Там я обитала, наблюдая с высока за нерестом сельди или за касатками, заплывавшими в бухту. Непонятно как, но касаток было проще увидеть, чем дельфинов и белух, даже сальдовых акул.