Илона Якимова - Белокурый. Грубое сватовство

– Что? – произнес сэр Джордж, как бы ослышавшись. – Что ты сказал? Ты уезжаешь ? Какого дьявола, Арчи? Какого дьявола я расстилался перед этим подонком, заманивая его на встречу, если ты не желаешь видеть его?

– Не беда, – тяжелая челюсть Арчибальда Дугласа угрюмо двинулась в чем-то наподобие усмешки, лицо его, и прежде не слишком обаятельное, с возрастом превратилось в кусок песчаника – жесткое, крупное вырубленное. – Справишься сам, тебе не впервой. Станет вилять – убери да подотри кровь.

Питтендрейк, потемнев челом, переводя дух, смотрел на брата.

Гордыня – вот что мешает согнуться графу Ангусу, не перед Босуэллом – перед обстоятельствами, поставившими их теперь на одну ступень лестницы. Арчибальд Дуглас, проведший пятнадцать лет в изгнании за измену, все еще не в силах согласиться с тогдашним своим падением, совершившимся по вине дерзкого мальчишки и церковника-интригана. Арчибальд Дуглас не в силах согласиться с тем, что свалял дурака – тогда, и потому теперь оставляет расплачиваться за себя брата. Впрочем, так было всегда… всегда последствия необдуманных поступков Ангуса улаживал умный, увертливый, хитрый младший брат.

– У него – мой Дэвид, – напомнил Питтендрейк брату сквозь зубы.

– Босуэлл – слабак, – отвечал Арчибальд, и в темных глазах его загорелся огонек злой иронии. – Щадит невинных, стариков и детей, не желает, в отличие от нас, мараться… это в Шотландии-то! В Приграничье! Если с ним случится что-нибудь через девку, ни Клидсдейл, ни Ролландстон не осмелятся возразить.

– Ролландстон, в отличие от Босуэлла, как раз стариков и детей не щадит… не говоря уже про Болтона. Какого дьявола, Арчи, ты разрешил мне пойти на сделку с ним? За что ты так ненавидишь его, что не можешь преломить хлеб даже ради возмездия?

– За что? – удивился Ангус, которого в продолжение разговора слуги облачали в дорожный костюм, и теперь шнуровали ворот дублета, в тесных оковах коего раздраженно поводил он апоплексичной бычьей шеей. – Ты забыл Коугейт?!

– Коугейтом больше или меньше, – поморщился Питтендрейк, – кого только мы не резали, и кто только не резал нас… все на свете решается либо вирой за кровь, либо брачным союзом.

– Или резней!

– Или резней, после которой не остается ни человека, чтобы похоронить мертвецов, ни камня, чтобы положить на могилу.

– Этот мерзавец хочет занять мое место, – отвечал брату Ангус. – У него это на его поганой роже написано. То место, которое я мог бы занять в Шотландии на долгие годы, не будь Маргарита Тюдор так глупа…

– То есть, будь ты ей хоть немного верен, – уточнил брат насмешливо.

Лицо Арчибальда медленно заливала темная кровь досады. Джордж понял, что просчитался с последней репликой – никогда не надо показывать главе семьи, что видишь его насквозь.

– Ты справишься с ним, и пусть подпишет статьи, – то было последнее, что приказал брат перед тем, как за ним захлопнулась низкая дубовая дверь.

Арчибальд, понятно – человек с наковальней вместо лица, но Джордж весь – насквозь фальшивка. Странно, он ведь не был таким пятнадцать лет назад, это все чужая земля и чужой хлеб, они легко приучают пресмыкаться, лицемерить, давиться за каждую крошку, каждое полупенни. Стало быть, и он отчасти повинен в этом искажении Питтендрейка, которое наблюдал теперь, думал Белокурый, но, видит Бог, сожалений о судьбе сэра Джорджа не испытывал вовсе.

Нервы Босуэлла были натянуты преизрядно, но возбуждение он ощущал скорей с приятностью – как свидетельство полноты жизни. Однако волнение, настороженность не оправдывались, его встретили скромно, почти семейно, на правах чуть ли не родственника, а не противника и прежнего врага. По уговору он принял у себя Дэвида Дугласа, наследника графства Ангус второй степени, но при собственном визите в Далкит был вынужден почти всю свою охрану оставить у ворот – Хаулетт Хей мрачно стоял лагерем в полумиле за стенами замка, а действительную безопасность Босуэлла от случайного ножа обеспечивало только присутствие зятя и его кинсменов. Он не ждал многого от этой встречи, однако с удовольствием посмотрел бы на гримасы Ангуса, нимало не склонного к притворству в обыденной жизни – как бы корежило бывшего дядюшку при одном только виде его, вступающего в ворота замка… и каково же было разочарование Патрика Хепберна, удачно скрытое, когда узнал он, что Ангус предпочел бежать встречи с ним! Не только Ангус, но и молодой Глэмис также. А Питтендрейк, в своей обычной манере, был столь любезен, что, казалось, патока прыскала у него изо рта при каждом слове… Пустые беседы, праздные разговоры. В отсутствие Ангуса его приезд сюда становился бессмыслен, и оба они лгали – для регента, на глазах у Клидсдейла, за тем, чтоб он засвидетельствовал в их сердечное согласие, однако цель в этом согласии для Дугласа и для Хепберна была разная.

Джордж Дуглас искал случая его опорочить – и рассорить с его сторонниками, в частности, горскими бунтарями. Это понятно.

Патрик Хепберн желал тронуть нервы регента так, чтобы он совершил оплошность, а также хотел подробно рассмотреть логово Дугласов – в том числе, с точки зрения перспектив при осаде. Он нашел, что замок в прекрасной сохранности, несмотря на долгое отсутствие хозяев, и вполне боеспособен, стало быть, старина Аргайл прав, отказываясь его штурмовать. Была еще надежда на оплошность самого Питтендрейка, но она не оправдалась – кардинал Битон к ужину не вышел. Если он и впрямь присутствовал в замке, о чем было известно только по слухам – за ним следили примерно. Питтендрейку не впервой служить тюремщиком знатного узника и, конечно, он не купится дважды на одну и ту же уловку… нет, регент сам должен затребовать Битона у Дугласов, испугавшись намерений Босуэлла, сам – чтобы у них не было возможности воспротивиться. И Патрик особенно ясным взором смотрел сейчас на хозяина дома, который толковал ласково, медоточиво, вкрадчиво:

– И, полагаю, вам стоит разорвать связь с партией Хантли, если вы со всей искренностью обратитесь к нам, граф…

– С чего бы то? – отвечал Белокурый. – И не подумаю, сэр Джордж, и вы тоже примите во внимание: если я их предаю вам , не нужно ли, напротив, мне стать своим в партии королевы-матери, насколько это возможно? Но, умоляю, растолкуйте брату всю глубину этой выгоды, прежде чем он распнет меня прилюдным презрением. А, впрочем… пусть распинает. Чем наглядней будет наша с ним вражда, тем больше станет доверять мне Мария де Гиз, не так ли?

Наглая тварь, думал сэр Джордж, отводя душу на тушеной зайчатине, жалея, что в тарелке гостя она не сдобрена ядом, двуязыкая бестия. Его ни на чем не поймаешь и не проверишь! Кроме одного, пожалуй… и он шепнул пару слов своему секретарю, отиравшемуся наготове за спинкой кресла. А Патрик Хепберн, улыбаясь про себя, смаковал рейнское, перешучивался с зятем, плыл в своем времени, в своей дерзости и фортуне, как рыба в воде, как король холмов сквозь влажный полночный лес.