Лариса Дмитриева - Надя не сдается

Однажды, за несколько месяцев до всех этих событий, мама, Надя и водитель ехали по обычному московскому маршруту: мамины дела – домой. На одном из светофоров маме резко стало плохо, и она выбежала из машины – последствия многочисленных химиотерапий. В тот самый момент в Надиной голове словно молния пронеслась ясная и трагичная мысль – мама скоро умрёт. Это было так очевидно и просто, что от этого стало тошно. Чувство безысходности и осознания неизбежного одновременно.

Потом была последняя поездка на море. Надя, папа и мама. Очень редко они выезжали куда-то таким составом. Кто мог подумать, что в том климате маме станет хуже и она ни разу не выйдет из номера. Просто пролежит три дня в постели…

Надя постоянно убегала из номера в слезах и бродила по берегу часы напролёт. Она могла потратить на эти прогулки весь день, а когда к вечеру возвращалась в номер, папа брал её за руку и вёл на ужин. Пытался шутить и даже говорить дочери комплименты. Только потом стало понятно, что всё это делалось, чтобы снять напряжение, тревогу и вселить надежду на светлое будущее, которое, увы, так и не наступило.

Вернувшись в Москву, мама всеми силами показывала, что ей лучше, обещала встать с кровати и приготовить всеми любимую фирменную шарлотку, лишь бы не ехать в Германию.

Через несколько дней, накануне её дня рождения, папа улетел с мамой в Мюнхен, а Надя и Андрей остались в Москве. Не то чтобы Надя чего-то не понимала в серьёзности всей ситуации, скорее, не хотела верить и бежала от правды. Но интуиция никогда не подводила. Надю держали в неведении до тех пор, пока она случайно не услышала разговор Андрея с папой.

– Папа, я тебя понял, но мы не можем так с ней поступить, мы должны лететь вместе. Она имеет право попрощаться и должна это сделать!

Надя вошла в гостиную ровно в тот момент, когда её старший брат успел произнести эту фразу в разговоре с отцом. Увидев сестру, он дёрнулся и от неожиданности повесил трубку.

– О чём вы там говорили? – почти шёпотом спросила Надя и уставилась на брата своими громадными зелёными глазами.

По отрешённому виду младшей сестры Андрей сразу понял, что полетят они вместе, но по инерции продолжил:

– Наденька… Да пустяки, ни о чём, просто обсуждали с папой, как там дела… – неуклюже и виновато ответил Андрей и отвёл взгляд.

– Я тоже хочу попрощаться, мы летим вместе, и это не обсуждается!

– Эээ, попрощаться? Да нет, ты что, мы вообще это не обсуждаем, – замялся Андрей.

– Говори, когда летим? – твёрдо спросила Надя.

– А как же твоя учёба? Давай я один слетаю и потом все вместе сходим куда-нибудь?

– Андрей… Ну какая учёба? Это теперь всё уже не важно. Я не думала, что у нас так мало времени, но теперь… Теперь мне так страшно, я хочу и должна быть рядом. Так когда?

– Завтра…

– Завтра? – изумилась Надя.

– Да, завтра.

Коридор университетской больницы в Мюнхене казался бесконечным. Огни слепили Надины глаза, и от этого идти вперёд становилось ещё сложнее.

Она ощущала, что ноги вязнут в несуществующей трясине, а в ушах стоял гул, смешанный с папиной не очень связной речью.

– Я вас очень прошу, когда мы дойдём до палаты, только не плачьте. Я запрещаю. Я… Я запрещаю вам плакать! Она этого видеть не должна. Она никого не узнаёт, только иногда, просветами… – произнёс папа, и из глаз его предательски покатились слёзы.

Надя продолжала свой непростой и длинный путь по этому чёртовому белому коридору и не понимала, что вообще происходит, а, может, просто не хотела понимать…

Её любимая, ласковая и самая лучшая в мире мама лежала на больничной кровати, катетеры и провода, словно черви, облепляли её до неузнаваемости изменившееся тело. Мама смотрела в одну точку на потолке совершенно отречённо и безразлично. Надя выбежала в туалет и только там горько заплакала, чтобы выполнить наказ папы, чтобы мама не увидела её слез. Следом за ней выбежал Андрей, и она впервые увидела своего мужественного взрослого брата, рыдающего от безутешного горя. Но нужно было возвращаться…

Тем же вечером, придя в сознание, мама расцеловала своих детей и обняла так крепко, как могла. Вернувшись в отель, ни Надя, ни Андрей не могли уснуть. Они просто лежали и молчали. Впереди было утро, больница, мама и вечерний самолёт в Москву.

Опухшие от слёз глаза, тяжелые ноги и пустота в голове – это всё, что ощущали дети, сидя на следующий день около умирающей мамы. Близился вечер. Для облегчения страданий было решено вколоть морфий. Папа вышел из палаты и пошёл за врачами.

Мама из последних сил взяла руки детей и сильно сжала:

– Надюша, Андрей! – не своим голосом произнесла она. – Я люблю вас.

Это был конец. Конец той прекрасной жизни, в которой Надя прожила почти 16 лет. А дальше пустота.

Так давно, а будто совсем недавно, это было, а теперь она и сама оказалась прикованной к неудобной кровати. Анализы были неутешительными: лейкоциты превышали все нормы. Девочку было решено оставить в больнице ещё на неопределенное время. Аппендицит не подтвердился, зато состояние женского здоровья молодой пациентки оставляло желать лучшего.

На следующий день Наде объяснили, что у неё произошёл разрыв яичника и кровоизлияние в брюшную полость спровоцировало такую реакцию в организме. Наконец-то её отпустили в туалет и даже разрешили пить воду.

Честно говоря, ни одна, ни другая новость её никак не тронули. Может, даже где-то в глубине души жить в тот момент совсем и не хотелось. За то время, что она лежала там, Лиза рассказала всем, как Надя и опасалась ранее, что она врушка, попала в больницу, чтобы привлечь внимание, что у неё просто воспаление хитрости и нельзя быть такой неблагодарной, ведь Лиза так пыталась помочь.

Лиза действительно приехала к Наде, привезла ей куриный бульон и дурацкие безделушки. Но ни о какой еде в тот момент и речи быть не могло. Диалог был милым, но бесполезным. Никакого сочувствия и желания помочь Надя не ощутила. Уже было совершенно очевидно, что общаться они не будут, но к тому, что с Надей поступят настолько жестоко, она готова не была. Не ожидала и того, что больше никто не приедет навестить её в больнице, что с ней перестанут общаться все, даже ребята из их компании, особенно тот, с которым у Нади была взаимная симпатия. Ну и, конечно, не была готова к тому, что в этот момент предательства и одиночества ей будет совершенно некому позвонить, чтобы пожаловаться на других и пожалеть себя.

Детская чистота и наивность не позволяли ей помыслить о том, что бывают такие ситуации в жизни, когда кажется, будто бы весь мир восстал против тебя, союзников больше нет, доверять некому, кругом враги. Надя проплакала всю ночь от жалости, тоски, безысходности и несправедливости. Было так горько без мамы и от осознания того, что в этот тяжелый момент жизни папа где-то катается на лыжах, брат занят своими делами, а её новое окружение в одночасье отвернулось от неё.