Евгения Пёрышкина - Суженый, приди ко мне. История встречи со своей Половинкой

И как только начинало смеркаться, я включала везде свет: в прихожей, на кухне, в одной из комнат и даже в ванне и туалете. Свет защищал меня. Он не давал «неорганическим» существам материализовываться.

Но у меня оставались ещё две, неосвещённые комнаты, и когда я проходила мимо них, я испытывала непреодолимое чувство, что стоит мне немного около них замешкать, и тут же меня поглотит тьма.

Мне ещё повезло, за тот период времени, какой мы жили в квартире, ни разу не отключали свет.

А потом перегорела лампочка в прихожей. А прихожая была связующим центром квартиры. В неё выходили все три комнаты, кухня, санузел. И я, чтобы хоть как-нибудь размыть нахлынувшую в нее темноту, стала включать свет в тех двух комнатах.

После одиннадцати вечера часов я прекращала всякое хождение по квартире. Я забиралась в кресло или на диван в большой комнате, включала музыку, чтобы не давила тишина, и учила уроки или, говоря точнее, пыталась что-либо учить.

Иногда мой страх перед обитателями тьмы доходил до такой степени, что я кроме всего прочего включала телевизор, надеясь, что это поможет остановить неудержимо нараставшую панику.

В какой-то момент у дверного косяка появлялась фигура «главного стража» квартиры. Он стоял, прислонившись к стене, загораживая проход больше чем наполовину. Мной овладевал такой невыразимый ужас, что я начинала судорожно умолять его: «Только не показывайся мне! Я не хочу тебя видеть! Я не могу видеть тебя!» И уже чуть не плача: «Не показывайся, пожалуйста».

Катя не видела существо глазами, но она его ОЩУЩАЛА всеми другими чувствами. Она «слышала» его присутствие.

Страж стоял, не двигаясь, и только пристально меня наблюдал. Его замораживающий взгляд пригвождал меня к месту, и я теряла всякую способность концентрироваться на какой-либо мысли.

Так мы и смотрели друг на друга. Я, боясь лицезреть его, была готова в любую минуту отдать концы. А он, питаясь моим страхом, потихоньку вытягивал из меня жизненные силы.

Это продолжалось до тех пор, пока в прихожей не раздавался звонок. Тогда я с отчаянной смелостью бросалась открывать дверь.

С приходом моего друга власть менялась. Он не признавал существование никаких духов, никаких альтернативных миров. Это делало моих мучителей бессильными. И они прекращали охотиться на меня и отступали…

Я немного хотела бы рассказать о наших отношениях. Они стоят того.

Мой турецкий друг любил рисовать. Повсюду в квартире стояли картины, написанные маслом на холсте. Ряд из них не был закончен. А те, что были завершены, можно было бы отнести к неплохим работам. Некоторые мне очень понравились. То, что у моего друга был художественный вкус, я поняла, когда принимала душ в ванной. Она была смежной с туалетной комнатой. Под потолком комнаты соединялись застекленным окном.

Занавески не наблюдалось в ванной. Моюсь я как-то. Вдруг, наклонившись за мылом, краем глаза захватила что-то в том окне. Я вздрогнула, испугавшись. Посмотрев на окно еще раз, увидела Нуриттена, во все глаза созерцавшего меня. Потом он мне объяснил, что у меня очень красивое тело, и он не мог не смотреть.

И пошло после этого. Мне приходилось позировать перед ним. Нет, не голой. А в разных положениях. То я учу уроки, и мне нужно было замереть, чтобы он нарисовал меня. То он мне не давал сойти с кровати, я лежала, не шевелясь, пока он не заканчивал набросок.

Это был очень романтичный период наших отношений. Дело шло к замужеству. Нуриттен все чаще поговаривал о поездке к родителям. Я боялась, но втайне хотела этой поездки.

Нуриттен не был красив. И телом не очень вышел. Но он любил слушать Элтона Джона. Это был его любимый певец. Душа Нуриттена плакала под его песни. Он включал и других исполнителей, как-то Стинга, Криса де Бурга, Робби Уильямса, Джо Кокера и др. Я приучилась к хорошей попсовой музыке, о существовании которой ранее и не догадывалась. Живя с Нуриттеном, я открыла для себя мир звуков и… картин.

Однажды случайно, делая уборку в одной из комнат, я наткнулась на свой портрет. На большом холсте, размером с А1, не меньше, я увидела себя. О Боже, как я понравилась сама себе. Немного в турецком стиле, с пунцовыми губами, пышными волосами, распущенными по плечам, в какой-то неизвестной мне кофте. Я прониклась благодарностью к своему другу. Я ничего не сказала ему о своей находке. Может быть, он позже сам покажет его мне. Я не знаю. Не показывал – значит, и не надо лезть с расспросами.

Но с этим портретом вышла история.

У нас все шло хорошо. Если бы не жуткий случай. У хорошего всегда есть оборотная, темная сторона. Эта сторона проявилась в его турецкой крови, а моя – в моем природном упрямстве. Оговорюсь, не судите строго, мало ли что у вас в жизни происходило или еще произойдет.

К Нуриттену как-то заявились гости: супружеская пара, турок и русская. Они засели на кухне. Нуриттен сказал мне сидеть в комнате и учить уроки и закрыл у меня в комнате дверь. Мне стало так обидно! Я села на кровать, не зная, как поступить в этой ситуации. Из кухни раздавался смех, громкий говор. Им явно было очень весело. И без меня. Я пошла на кухню, желая стать частью веселья. Стол был накрыт яствами восточной кухни – гости, по всей видимости, привезли с собой. Нуриттен снова меня выпроводил, ссылаясь на то, что мне надо писать диплом, а они долго просидят. Он наложил мне в отдельную вазу фрукты и конфеты, я прихватила со стола нож для очистки плодов. Гости меня словно не замечали, как будто я была пустым местом.

Я была взбешена. Какие уроки?! И почему они там должны веселиться, а я тут одна сидеть! Мог хотя бы внятно объяснить, чем ему так дороги гости и почему он хочет, чтобы я не сидела с ними. Я оглянулась по сторонам, и мой взгляд упал на портрет. Он и еще несколько картин стояли там. Подоконник был просторным, окно высоким, и на нем хватало места для размещения около десятка холстов в багете. Я взяла нож и… порезала картину. Раз, другой, третий. Достаточно. Мой гнев улетучился. И я охнула! Что я наделала? Он же меня убьет! Это картина – его творение, о котором он мне даже не сообщил.

Что было дальше, лучше не описывать. Вы все равно не поверите. Нуриттен почувствовал неладное. Унюхал. Пришел. Увидел. Он набросился на меня. Я забралась на окно. Стоя там, я сказала, что если он только тронет меня, порежу все картины. Он кричал, как раненый зверь. Гости прибежали на крик. Он показывал им на мою «работу». Он стенал. Я захотела убежать из квартиры. Я собралась вернуться в общежитие. Его драгоценные гости позволили мне сойти с окна, выйти в коридор, и там они меня все схватили. Один бежал за веревкой. Другой держал. Третий связывал меня. Мне связали руки и ноги и положили на пол прямо у входа, головой рядом с грязным ковриком. Почему там? Я не знаю. Пока меня связывали, я не молчала. Я кричала в истерике. Когда ты не ожидаешь, когда ты собрался вообще уйти вон отсюда, а тебя связывают, любой закричит. Мне заткнули кляпом рот. Все произошло очень быстро. Где они только веревки нашли? С собой привезли, что ли? Практикуют, наверное, такое обращение с людьми. Меня оставили лежать, а сами снова ушли на кухню. И закрыли там дверь. Что я чувствовала, описывать, пожалуй, не нужно. Слезы, обиду на Нуриттена, сожаление о содеянном, злобу на гостей. Думаю, комментарии излишни.