Ольга Коротаева - Любовь без срока давности

– Что там с камерами? Коля маме моей звонил, она ничего не поняла. Да, у меня телефон разбился. Угу, на этот.

Выслушиваю доклад о том, что все ночные записи с камер (как внешних, так и внутренних) таинственно исчезли, и в душе неприятно скребётся червячок сомнений. С одной стороны, Мершиков легко провернёт подобное, чтобы его не обвинили в попытке изнасилования. С другой – он вряд ли стал бы уничтожать все записи. Хватило бы убрать одну, если не хотел, чтобы в интернет попала запись, как я полураздетая вываливаюсь из его машины, да заткнуть Паше рот. Это тоже нетрудно сделать, учитывая, что охранник даже не почесался выйти мне помочь. Хотя совершенно точно знал, что происходит.

По-человечески я его понимаю: жена-дети, ипотека, но… Вздрогнув, перебиваю монолог помощницы:

– А что говорит Павел? Он же ночью дежурил.

– А у него инсульт, – грустно сообщает Люда. – В больнице, вроде даже в той же, что и вы.

– Интересно, – бормочу растерянно я. – Перезвоню.

Что-то совсем странно. Да, Мершиков, когда у него от члена кровь отлила, мог понять, что зашёл слишком далеко, уничтожить записи и сжечь автомобиль, чтобы не нашли следы крови, а себе организовать железное алиби. Может, Павел не такой уж и гнилой, раз его Кондратий хватил от того, что охранник увидел? И позвонить в милицию боялся (и правильно боялся, у Мершикова там все свои), и пережить не смог.

Смотрю на телефон и кусаю губы: не было же Вани. Не могло быть! Ему ещё месяц служить. А парень мне попросту примерещился из-за того кошмара, в который я, надеясь на остатки благоразумия Фёдора, добровольно втянулась. Скорее всего, мне помог какой-нибудь бородатый и голубоглазый прохожий, а я приняла его за Ваню.

Может, сработала ассоциативная память, ведь Ваня спас меня почти год назад от изнасилования малолетками. У меня в тот момент всё расплывалось перед глазами от боли. Этот гад бил меня! Причём грамотно бил, на лице ушибов не заметно. Возможно, сотрясение мозга и галлюцинации. В состоянии аффекта мне ещё не то могло примерещиться. Надо попросить доктора об МРТ, пока в больнице. Когда ещё будет время? И всё же…

Вздыхая, набираю на смартфоне сестры знакомые с детства цифры. Тётя Таня как купила себе сотовый телефон, так никогда не меняла номер.

– Добрый день, тёть Тань, – громко говорю я. Из трубки раздаётся такой гвалт, что даже я едва не глохну. Неудивительно, что нянечка детдома Татьяна глуховата. – Не отвлекаю? Ваня когда возвращается? Точно? А его не могли перевести в другую часть? Понятно… Спасибо! Как вернётся, мама обещала торт испечь! Да, всего хорошего!

Отключаюсь и задумчиво постукиваю прохладным телефоном себя по губам. Ваня не из тех, кто сбежит, это точно был не он! А депутат… Кривлюсь с отвращением: вот же сволочь! Позвал водителя, тот открыл блокировку, и мне удалось сбежать. А прохожий спугнул насильников. Возможно, добрый бородач помог мне добраться до дома. Почему добрый? Ноутбук был при мне, и папки с делами тоже. Не Фёдор же меня милостиво подвёз, раз трахнуть не удалось? Гад!

Надо с Женькой посоветоваться, как бы побольнее отомстить. Посадить его не посадишь, кому как не мне знать об этом. Ах, как жалею сейчас, что оказывала помощь советами! Этот болтун ещё так всё вывернет, что это я его соблазняла. Свидетелей купит, факты подтасует. Вылечу с работы! С последними-то веяниями запросто.

Если только воспользоваться тем, что я знаю о нём. Хотя бы старая история отравления хлором. Завод, конечно, принадлежал не Мершикову, а был зарегистрирован на его жену. Фёдор очень осторожен! Но в том деле до сих пор много белых пятен. СМИ тогда заткнули, полиция быстренько закруглила дело, да и ко мне Фёдор едва ли не каждый день на поклон ходил.

Мозг работает, нервы успокаиваются. Закрываю глаза и размышляю: так легче жить. Больше думать, меньше чувствовать. Дело проходит перед глазами, я не замечаю, как меня одолевает сон. И уже на грани яви у меня вдруг появляется понимание, что никто ничего не сказал про изодранную одежду. А ведь мой костюм превратился в лохмотья! Пробую открыть глаза, но веки тяжёлые, будто налиты свинцом. Сдаюсь и проваливаюсь темноту.

Выхожу из больничной палаты, поправляю сумочку на плече, закрываю дверь. По светлому коридору ко мне неторопливо направляется врач.

– Ни-и-ина-а-а! – растягивая слоги, восклицает он. – Ты что же, решила сбежать не попрощавшись? Разве у нас было так плохо?

– Что вы, Симон Лазаревич, – улыбаюсь с искренней симпатией, – за эти три дня я так отдохнула и выспалась, будто на самый модный курорт съездила! Буду рекомендовать ваше отделение как отличное место для восстановления сил. Недалеко и очень экономично.

– То есть мне ждать косяка исхудавших судей с признаками крайнего истощения? – усмехается Симон.

Пожимаю ему руку: такой хороший дядька! Отличный специалист и невероятно душевный человек! Как мало людей, которые не скатились в банальный цинизм из-за профессии. Задумываюсь, а я к какому типу принадлежу? Сумела ли я, каждый день сталкиваясь с людской болью, сохранить открытое сердце и незамутнённый разум? Неожиданно для себя интересуюсь:

– А где неврологическое отделение? У меня сотрудник там лежит. Хочу проведать.

– Как зовут вашего сотрудника? – услужливо спрашивает Симон Лазаревич.

Достаёт телефон, уточняет у знакомых номер палаты и вот уже ведёт меня сам по пахнущему хлоркой коридору. Слушаю ворчание врача, который не перестаёт сетовать на то, как я себя не люблю. Пожимаю плечами в ответ: работа. А про отморозка, по милости которого я попала в больницу, конечно же, молчу. Умный гад, синяков видимых не оставляет, даже бьёт так, чтобы не привлекли. Хорошо, что сотрясения нет…

И всё же, что тогда случилось? Как узнать правду? Понимаю, что именно поэтому иду к Павлу, а не потому, что беспокоюсь за здоровье охранника. Ведь записи с камер исчезли, и Павел единственный, кроме пропавшего депутата, который может рассказать правду. Ощутив лёгкий укол совести, обращаюсь к доктору:

– Симон Лазаревич, как состояние моего сотрудника?

– Так себе, – косится врач и усмехается. – Хорошо, что вообще выжил! Это как нужно ненавидеть жизнь, чтобы при сахарном диабете запить укол водкой?

– Что? – замираю я, по спине ползёт противный холод от понимания: – Укол?

Впрочем, что удивляться? У меня на дню бывает по три дела о наркотиках, но чтобы Паша… Зажмуриваюсь. Гадство! Какой из него свидетель? А я? Как я не разглядела признаки? Скриплю зубами: да не было их! Павел либо очень осторожен, либо недавно начал употреблять. Усмехаюсь: осторожен? При сахарном диабете уколоться и напиться? Тут попахивает безумием. Либо пахнет ещё хуже. Затылок стягивает льдом при мысли, что, возможно, кто-то заметал следы.