Tатьяна Дьяченко - Опасный нарцисс. Книга пятая. Романтические отношения с нарциссом

Стало быть, ответ на вопрос «игра или болезнь?» – это и игра, и болезнь. Если так, то вы будете чувствовать себя и обиженными, и виноватыми. И это – чувства жертвы.

Знает ли нарцисс, что он играет в любовь? Возможно, и не знает. Он сначала находится в эйфории: вот, наконец, то, что я всю жизнь искал! Он очарован вашим энергетическим запасом, который ему необходим. Когда вы ему даете много позитивных эмоций, он принимает это за свои, и думает, что он любит. Сначала он выдавливает энергию восхищения; потом вам это надоедает, вы уже не можете давать ее, и он начинает выдавливать энергию страдания – начинает вас давить, упрекать, манипулировать, игнорировать, вы теряете энергию. Теперь он уже знает, что не любит, но продолжает доить и доить вас, потому что ему нужен источник энергии.

Понять нарцисса очень просто с энергетической точки зрения. Он к вам подходит как к источнику энергии и выкачивает из вас все соки. Даже когда вы расстаетесь, если вы специально не работаете над этим, он продолжает держать с вами связь и откачивать энергию. Сознательно или бессознательно – это у кого как.

С одной стороны, они осознают все происходящее: ведь они хорошо притворяются на людях, знают, что такое хорошо и что такое плохо, знают, что орать нельзя. А с другой стороны, некоторые нарциссы говорят: «Я хочу остановиться, но не могу, меня как будто кто-то толкает». Это энергетический голод толкает их, у них нет собственных источников питания. У них любви нет.

Вы не виноваты. И он не виноват, как не виноват клоп, что он пьет кровь: он не может быть другим.

Ричард Бах в книге «Иллюзии» приводит хороший пример: представьте себе вампира, он подходит к вам и начинает пить у вас кровь из горла. Вам интересно познать загадку его души? Зачем он пьет кровь? Может быть, он хороший, но просто больной, и пьет ее неосознанно? А может быть, он специально вас охмуряет, чтобы выпить вашу кровь? Но вам не надо в этом разбираться, уж во всяком случае, не в данный момент, вам нужно просто спасать себя!

Хотите ли вы жалеть вампира и кормить его до конца вашей жизни, пока вы просто не загнетесь от потери энергии? Хотите ли вы разгадать загадку нарцисса?

Не стоит. Оставьте его наедине со своими проблемами. Это самое лучшее, что вы для него можете сделать. Оставшись без источника энергии, он вынужден будет искать пути спасения уже себя, и, может быть, когда-нибудь в один прекрасный день сумеет все-таки измениться.

(от редактора)

Мы хотим предложить вашему вниманию одну очень поэтичную зарисовку.

«Однажды я ехал на автобусе, в дождливый день, и на одной из остановок увидел девушку со скрипкой в руке, сидящую на остановке под навесом. И вокруг нее – никого. Это и была – Она. Наши взгляды пересеклись буквально на мгновение, но это мгновение до сих пор, спустя уже пять лет, стоит у меня перед глазами, словно впечатанное в самом потаенном сне. У нее были обреченные, но такие прекрасные глаза – с них словно лилась грациозность исступленного отчаяния. Большие и темные, они притягивали, как притягивает темная пропасть, они настойчиво приглашали за горизонт – в них виделся утомленный закат и надломленный мир, содрогающийся от холодной интимности, от близости двух смертников. Ее губы, подчеркнутые и изумительно правильной формы, подрагивали в такт дождю. Её темные, как грозовые облака, волосы, обмоченные дождем, обволакивали овал лица, подчеркивая его сотрясающую хрупкость, язвительную бледность, античную симметрию и печать страдания, способного остановить время. Время действительно остановилось. Это был сон, и я проснулся, ошарашенный, обожженный и покинутый, уже проехав остановку. Не выйдя к ней. Не познакомившись. Я не знаю, кто она, что она думала и чувствовала в этот момент – это мне не интересно и не важно. Важно то, что видел я, как художник. Это была „Она“– воплощенная принцесса смерти. И я навсегда запомнил ее, хоть и видел лишь миг».

Если вы – женщина, то хотели бы вы быть героиней этой зарисовки? Хотели бы вы, чтобы мужчина посвятил ее вам?

Возможно, вас тронул по-декадентски изысканный стиль этого посвящения (хотя литератор нашел бы, к чему придраться). Мы же хотим обратить ваше внимание на некоторые детали и образы, звучащие в нем. «Грациозность исступленного отчаяния», глаза притягивают «как притягивает темная пропасть», «утомленный закат и надломленный мир, содрогающейся от холодной интимности, от близости двух смертников», и тому подобное… Далее выясняется, что мысли и чувства девушки прозаику абсолютно «не интересны и не важны» – «важно то, что Я видел, как художник». Собственно, зачем ей мысли и чувства? «Она – воплощенная принцесса смерти». Надо думать, в объятиях автора этой зарисовки (сиречь в «холодной интимности» и «близости двух смертников») мыслить и чувствовать ей было бы незачем, да и оставалось бы все равно недолго.

А ведь как подчас женщин, поэтов и художников завораживает темная магия подобных слов!

Сей опус принадлежит уже знакомому нам нарциссу Владимиру, с которым мы встречались в книгах второй (глава 2) и четвертой (глава 1). В этом фрагменте он пытался передать свою исключительную разборчивость в вопросах женской красоты. Если вы считаете, что подобный поэтичный стиль соответствует столь же поэтичным чувствам к даме, то дадим самому Владимиру разъяснить, что именно он чувствует (ниже приведен фрагмент из его письма к матери):

«Я обратился к психотерапевту после полутора лет мучений на тему того, что я ничего не чувствую, я не испытываю и не способен испытывать никаких глубоких чувств и привязанностей к другим, что я, черт побери, не способен любить! Сам по себе факт, что мне никого не жалко и на всех наплевать, не вызывал у меня тревоги; а вот сопутствующее ему чувство тотальной внутренней пустоты, скуки, выжженной изнутри пустыни, осознание какой-то своей чувственной ущербности, словно мне ампутировали «душу» – это тревожило. Что я только не делал, чтобы «пробудить в себе чувственность»… Пытался пробудить её через физическую боль – прижигал руки и тело окурками, резал руки. Пытался пробудить через алкоголь, и даже искал психоактивные вещества. Пытался пробудить через религию – даже два раза проходил Исповедь и Причастие. Пытался пробудить через музыку и поэзию, но чувствовал себя только хуже и хуже.

Осознал я эту свою проблему, когда встречался с Леной, хотя девушка здесь совершенно ни при чем. Я точно знаю, что был таким и до встречи с ней – просто иногда нужны какие-то внешние события, чтобы пробудить внутренние склонности. Поразительный для некоторых цинизм я показывал задолго до знакомства с ней, а цинизм есть ни что иное, как дефицит эмпатии, сочувствия, умения чувствовать что-то к другим. Так как я не испытываю и не могу испытывать никакого чувства вины, то я не стану использовать слово «виноват» – я скажу лишь, что причиной разрыва с ней был я сам, и только я. Потому что я ЗАВИДОВАЛ её способности любить, ну и вообще что-то чувствовать по отношению к другому! Способность чувствовать казалась мне пропуском в какой-то волшебный мир романтической любви, которой я всегда жаждал по отношению к себе, но которую не мог испытать сам. Я всегда хотел, я остро нуждался в том, чтобы меня любили, чтобы все было красиво, чтобы все было, как в сказке – но сам я оставался холоден, сух и пуст. Я умел красиво писать, говорить, красиво обманывать, но все мои слова были карточным домиком чистейшей, кристаллической, отвлеченно-холодной лжи о любви. Я чувствовал свою неполноценность, ущербность в том, что не могу почувствовать то, что очень хочу почувствовать, и не только к ней – ко всем, к любой. Она стала мне не возлюбленной, но соперником, конкурентом. Кто умнее? Кто красивее? Кто лучше пишет стихи? Я во всем хотел обойти ее непременно и немедленно, чтобы почувствовать облегчение. Естественно, что отношения, основанные на непрекращающейся войне, конкуренции, изматывающем соревновании каждую секунду, основанные на зависти, чувстве мести и злобы, основанные на удовлетворении тщеславия – долго не продержатся. Я помню это ощущение томления, скуки и отчаяния, кровавая смесь на губах. Я чувствовал, что моя кровь отравлена, что в ней словно плавает желчь, вязкая и липкая похоть, а потом – кромешная тьма, рак души, пропасть, и эта пропасть сквозит в моем голосе, смотрит моими глазами, эта пропасть у меня в голове, и дыхание небытия в виде привкуса во рту. Я стремился прорваться к бытию, к волшебной, сказочной жизни, но уперся в леденящее стекло, перекрывшее любой кислород. Меня бросало в стороны, меня рвало душевной смертью, мои нервные припадки были конвульсиями давно умершей души, конвульсиями ее праха, истерическими танцами на её могиле. Меня вырвало, и Лена неизбежно уехала.