Tатьяна Дьяченко - Опасный нарцисс. Книга пятая. Романтические отношения с нарциссом

Когда она уехала, я бился в истерике не потому, что любил ее, а потому что потерял ту, что любила меня. Я очень любил любовь к себе. Это все, что я по-настоящему любил. И эту любовь я потерял. Меня бесило и шокировало, что меня – МЕНЯ! – могли бросить, что меня больше не любят, что я потерял контроль над человеком. В последующем меня это также бесило, но все меньше и меньше, по мере того, как я оттачивал навыки соблазнителя и манипулятора (в чем у меня открылся настоящий, подлинный талант).

Я очень быстро отошел, когда нашел ей замену. Потеряв и замену, нашел еще одну. Я понял, что могу находить и обольщать девушек так, что они будут любить меня самозабвенно, что они будут восхищаться мной и боготворить меня, что я смогу менять их, как перчатки, если захочу, а то и вовсе иметь несколько и много за раз, и заставить их смириться с этим положением, потому что я – восхитителен! И я частично успокоился. Ведь я понял, что путь к вершинам магии, к вершинам неземного мира может лежать также и через любовь к себе и через ощущение полной, абсолютной власти над другими, над душами других… Я полюбил свою болезнь, я полностью и окончательно СЛИЛСЯ с ней».

Итак, автор романтического посвящения не чувствует ничего. Вообще ничего. Он просто не способен чувствовать. Он может чувствовать только зависть, месть и злобу – и из зависти соблазнить девушку, чтобы выместить на ней месть и злобу. Он сам об этом сказал. И романтическое посвящение является средством соблазнения и мести – не более того.

Впрочем, есть нечто, что замещает чувства – это неутолимый голод любви к себе, голод власти. А власть достигается, если суметь обольстить и влюбить в себя, и качать из другого энергию любви и страданий. Вот для этого и развивают нарциссы у себя литературные и прочие артистические таланты:

«Мне нужна любовь – мне нужно, чтобы меня любили. Чужой любовью, выраженной, явной, яркой – только ей я могу попытаться залить внутреннюю пустоту и скуку, влить жизнь в мои застывшие вены, разбавить энергией мою омертвелую кровь. Я не умею любить, но я помешан на внешних признаках любви, на эстетическом и мистическом антураже, на романтике. Всё должно быть красиво, изысканно, драматично и трагично. Великая любовь не может кончиться „спокойным браком“ – брак, быт и скука убивают страсть. Я же мечтаю о ночных аллеях парков Парижа, о встречах у могилы Оскара Уайльда на кладбище Пер-Лашез, о струях ночного дождя, кусающих раскаленные от поцелуев губы, о смертельном ритме танцующего пульса в ожидании встречи, о мимолетности, которая своей яркой вспышкой оправдает всю ту скуку, которая накроет нас потом своей вездесущей тенью. Я мечтаю об обожании, гладящем меня по щекам, о жертвенности, целующей глаза, о судорогах, украшающих расставание драмой будущих встреч. Я пытаюсь почувствовать красоту этой любви изнутри, напиться ею, утолить жажду жизни – но она, как мираж в пустыне, ускользает от меня. Я вижу только внешнюю красоту, я восхищен ей; но моя внутренняя воронка, моя пустота не может наполниться – ей всё мало, ей все надо больше, она, в конце концов, как гидра, пожирает все прекрасные моменты, оставляя лишь обломки воспоминаний, как увядающие цветы на разрушенной могиле. Я, компенсируя, вынуждал девушек тысячи раз признаваться мне в любви, в разных формах, я постоянно хочу слышать в отношении себя эти признания и восхищение. Но я, как запойный пьяница, не могу напиться тем, что люблю. Как наркоман, которому все время нужна большая и большая доза. Я люблю любовь к себе – и мне всегда будет мало наших встреч с ней».

И снова перед нами поэтический антураж, за которым ничего, кроме неутолимого голода хищника, пожирающего, уничтожающего и превращающего в «скуку» все, до чего он может дотянуться.

Но проблема заключается в том, что на некоторых потенциальных жертв нарциссов эта темная поэзия действует.

Многим людям наскучивает спокойное благополучие, и хочется непременно разбавить его чем-нибудь дурманяще опасным, острым, жутким. И человек ради острых ощущений вступает в опасные игры. Кто-то забирается на умопомрачительную высоту ради селфи. Кто-то рискует, нарушая закон. Кто-то начинает употреблять алкоголь и наркотики ради новых ощущений. Способов разрушить свою и чужую жизнь в погоне за ощущениями, увы, много.

Но есть и такое, на первый взгляд, относительно безобидное увлечение, как фильмы ужасов, поэтика смерти или безумия. Чуть-чуть, немножко, в виде острой приправы к пресному блюду повседневности. Но именно этой склонностью поиграть с темными силами мастерски умеют пользоваться нарциссы-обольстители. Почитайте признание, которое вытянул Владимир от одной из своих поклонниц, и сравните его с его собственным опусом в начале этой статьи:

«Глаза! Их не описывать, их рисовать. Сложно описать глаза, сложнее – взгляд.

Своё отношение к ним я уже выразила в стихах. Это глаза демона. Они ледяные, они стеклянные. О них разбиваешься. Они очень глубокие – они бездонны, можно утонуть; они завораживают, поглощают. Глаза – море, океан. В этих глазах – хищная страсть. Хитрые, коварные. Бесконечная тьма.

Когда лицо украшает улыбка, в них мелькает тепло. Они начинают не просто лучиться, они искрятся! Такой ласковый и нежный взгляд. В них огромная, не знающая границ, вне всех измерений, вечная, огромная любовь – прошлая, будущая, настоящая. Они искренни, они просто не умеют лгать.

Смотришь в эти глаза – и сносит. Падаешь. Проваливаешься. Взгляд – быстрый, резкий поток; это река, по которой хочется плыть в любом направлении – только бы видеть. Взгляд обжигает – своей холодностью, своим жаром. Головокружение. Эти глаза – ночное небо. В них горят звёзды-мысли, звёзды-идеи, звёзды-чувства, звёзды-чаровницы, звёзды-озорницы. Не оторваться.

Чудовищный, демонический магнетизм! Смотришь в них – и каменеешь. Понятный образ, да?

Глаза, знающие цену боли и огня. Я люблю эти глаза. Глядя в них, перестаёшь замечать окружающее. Неважно, что вокруг – дети, машины, деревья, могилы. Только глаза. Дышащие юношеской свежестью; зрелой усталостью; всепоглощающим познанием; жаждой, желанием. Адский костёр пылает в них; он обещает сжечь дотла, – не противишься.

Но как они прекрасны! Боже, как красивы эти глаза! – несравнимо, неоценимо! И в первую очередь – на улыбающемся лице. Это кошачьи глаза! А мы знаем моё отношение к котам. Коты для меня – всё.

Глаза – восход, заря, дарящая надежду. Они прекрасны своей беспросветностью.

Улыбайся, улыбайся, твои безумные улыбающиеся глаза изумительны, они покоряют, подчиняют, они – владеют. Не так – они овладевают. Времени мало, но под твоим взглядом оно останавливается. Дари, дари мне свои взгляды – и будешь мною щедро вознаграждён».