И. Пермяков - Бард. Том 1. Дети Дракона

– Может быть, нет, но у нас явно есть симпатия друг к другу, простите меня за такую смелость. По крайней мере, она есть у меня к Вам.

– И словом симпатия Вы и объясняете термин нравиться?

– Ну да?

– И когда же она возникла, Ваша симпатия?

– В первое мгновение, как только я Вас увидел, леди Гортензия.

– Мне кажется, Вы ужасный врун, господин Мил, – сурово посмотрела она на него.

– Мне обидно слышать такие слова, леди Гортензия, я просто не умею врать. Я, как бы Вам сказать, патологически правдив.

– Как Вы сказали, «патологически»? Надо будет запомнить это слово, я всегда любила коллекционировать умные слова. Жаль, что я их быстро забываю.

– А Вы их записывайте.

Повисла пауза, затем Гортензия сурово посмотрела на Мила и произнесла:

– По-моему, Вы сейчас несколько издевательски проехались по моим умственным способностям, господин Милл И’Усс?

– Я?.. Да ничуть, просто сказал глупость.

– А с чего это Вы стали говорить глупости, уж не от общения ли со мной? Я так воздействую на Ваши умственные способности?

– Знаете, каждый влюбленный мужчина немного глупеет от своих чувств, – оторопел Мил от такого напора, пытаясь сгладить невольно создавшуюся, по его мнению, щекотливую ситуацию.

– Да? Кажется, я знаю объект Ваших воздыханий, господин Мил, – засмеялась она и остановилась.

Незаметно за разговорами они дошли до ворот Старого города, являющимися вместе с остатками старой крепостной стены по сути границей, разделяющей старый и новый город.

– Но, леди Гортензия, если Вы говорите про леди Алису, то она тут совершенно не при чем, – едва слышно произнес Мил.

Гортензия строго посмотрела на Мила и, чуть помолчав, произнесла:

– Вы абсолютно правы, господин бард, я ведь совершенно не знаю ни Вас, ни Ваши пристрастия. Просто мне на мгновение показалось, что Вы влюблены в Алису. Простите, я, как всегда, влезла не в свои дела и оказалась в дурацком положении. Вот мы, собственно, и пришли. Дальше Вам по дороге в Новый город, а мне в другую сторону.

– Мне так не хочется с Вами расставаться, леди Гортензия.

– Да? Очень странно, с чего бы это.

– Мне кажется, леди, что я влюблен в Вас.

Глаза Гортензии потемнели и стали похожи на цвет разбушевавшегося моря.

– Так, господин бард, я делаю вид, что я не расслышала Ваших слов, а Вы больше не вздумайте их повторять.

– Но, леди…

– Никаких «леди», я не верю ни единому Вашему слову, господин бард, и считаю Вас врунишкой. И так будет до тех пор, пока Вы не докажете обратное.

– Но, леди, ведь доказывать надо вину, а не невиновность. У судейских это называется презумпция невиновности.

– Я, к Вашему сожалению, никакого отношения к судейским не имею, я отношусь к хорошеньким и умненьким девушкам, которым до одного места ваши мудреные слова.

– С Вами не поспоришь, леди Гортензия, – склонил голову Мил.

– Вот и славненько, за столь хорошее поведение даю Вам шанс улучшить наши отношения, испорченные последним признанием. Приходите в десять вечера на площадь у мэрии. Там сегодня собирается вся золотая молодежь Мариины, к которой я Вас с сегодняшнего дня причисляю. Надеюсь, мэтр Буран отпустит Вас проветриться?

– Я не собираюсь его ставить в известность о своих ночных планах. Только мне вряд ли удастся исчезнуть раньше одиннадцати часов, когда у нас гасят свет, – пожал плечами Мил.

– Хорошо, принимается, у Вас есть маска?

– Конечно.

– Замечательно, наденьте ее и никому не называйте своего имени. Мы собираемся инкогнито. Это так весело. Да, захватите с собой лютню, так мне проще будет Вас узнать.

– Вы думаете, в маске, но с лютней я буду неузнаваем?

– Вот уж это не мои проблемы. Ладно, не берите в голову, по сути это не так уж важно, узнают Вас или нет, это, так сказать, дело десятое. Там не принято кого-то узнавать. И Вы, если вдруг кого-то узнаете, не спешите уведомлять об этом всех.

– А как мне Вас узнать?

– Достаточно того, что я Вас узнаю по лютне.

– Хорошо, – кивнул Мил.

– Вот и славненько, до свидания, господин бард, было приятно быть в Вашем обществе.

И Гортензия легкая, как бабочка, развернулась на своих каблучках и через минуту исчезла в извилистых улицах старого города. А Мил отправился в дом старого мэтра, где его ждал маленький запечатанный воском пакет, в котором было написано буквально три строчки:

«В полночь у здания мэрии, наденьте маску и захватите лютню, возможно, я захочу услышать Вашу серенаду».

А.

Сердце Мила забилось в бешеном ритме. Ну, конечно же, его никто не забывал, просто не было возможности встретиться наедине. И теперь, когда эта возможность появилась, ему сразу же дали знать. Ну как он мог сомневаться в чувствах самой желанной девушки мира?! Вот только как быть с Гортензией? Мил произнес это имя, и с удивлением почувствовал, каким теплом налилось его тело. «Ну ладно, – вдруг решил он, – дамы хотят маскарад, они получат его по полной программе, а там будь что будет».

Думаю, каждый, кому посчастливилось хоть раз побывать на одном из карнавалов Ловерии, согласится с тем, что это зрелище очень яркое, веселое, а в крупных городах и столицах и вовсе незабываемое, поэтому неудивительно, что карнавальные шествия и игрища так широко распространены по всему континенту. Надевая маску, каждый человек может говорить и делать, что захочет, не опасаясь быть узнанным.

Возможно, именно эта анонимность и привела к тому, что молодежь Мариины создала такое уникальное явление, как маскарадные вечера. Новое веянье быстро распространилось по всей Лавии, а потом так же быстро сошло на нет благодаря усилиям властей, довольно сдержанно относившихся к свободомыслию, царившему как под маской, так и без нее.

Однако в самой Мариине маскарадные вечера не только не исчезли, но продолжали систематически проводиться на радость всем ее участникам, которые в полное свое удовольствие пользовались неузнаваемостью и заводили отнюдь не самые верноподданнические разговоры. Собираясь несколько раз в месяц, молодежь упивалась свободой и кажущейся вседозволенностью, скрывая свои лица под масками, что, конечно же, делало их сборища более пикантными и значимыми.

Маскарадные вечера выбивались из обыкновенного ритма жизни. Тут отпрыски богатых семей чувствовали себя куда как более свободными и раскрепощенными. И хотя нельзя было не согласиться с наместником, который назвал их неприличными и разлагающими и призвал мэрию прекратить этот позор, мэрия не стала делать резкие движения в сторону запретов, напоминая, что в свободном городе есть свои традиции, которые не совсем одобряются большинством, но тем не менее имеют право на существование.