Вячеслав Сукачев - Причалы любви. Книга первая

Славик подошел к кушетке и долго стоял, задумчиво глядя на спящего мальчика. Был он рыжеволос, с конопушками и маленьким вздернутым носом.

– Спит, – прошептал и Славик.

Домой он не пошел. Было слишком поздно, да и не хотелось оставлять мальчика с сестрой. Славик лег на вторую кушетку и медленно, шаг за шагом, еще раз пережил все случившееся. В первый раз в полную меру познал он сегодня свою ответственность за жизнь человека. До этого он никогда не оставался один: в институте и на практике всегда рядом находились старшие, более опытные врачи, они подсказывали, поправляли, когда это было нужно, и они же, оказывается, оберегали его от этой самой ответственности, которую он пережил и понял только сегодня. Теперь уже до стыда смешными казались его мысли о необычайных ситуациях, при которых он, сохраняя «безмятежное лицо», спасает людей. С сегодняшнего дня он уже знал, чего это стоит…

Утром мальчик чувствовал себя хорошо.

– Где мама? – встревоженно спросил он.

– Дома, – Славик только проснулся и теперь с любопытством и тайной гордостью наблюдал за Ванюшкой. Это был его, только его больной, которого он, кажется, спас от настоящей смерти.

– Я больной да?

– Больной, но уже совсем немножко.

– А уколы делать не будешь?

– Не будешь, – засмеялся Славик.

– А мама придет?

– Придет… Да вот, кажется, она уже идет…

Но вошла Тонька. Поставив на стол хозяйственную сумку, она встревоженно посмотрела на Ванюшку, потом – на Славика.

– Ну и как?

– Хорошо, – Славика распирало от гордости.

– Ванюшка, – подошла Тонька к малышу и погладила его по рыжей голове, – дядя не врет?

– Не-е, – замотал головой Ванюшка, – а ты че принесла?

– Поесть вам… Вы же сегодня в ночную смену работали.

– Это он работал, – ткнул Ванюшка в доктора пальцем, – а я болел.

Тонька засмеялась, мельком глянула на Славика, потом засмеялась опять и сказала:

– Ешь, христовенький… Небось заслужил сегодня.

На краевую конференцию Виктора Щербунько вызвали вместе с Борисом. Выйдя из самолета, они сразу ощутили ровное спокойное тепло, свойственное Хабаровску во второй половине августа. В их же городке чувствовалось приближение осени: уже около недели стояли прозрачные от холодного воздуха дни и появились первые паутинки близкого бабьего лета.

– Смотри, тополя еще ни одного листочка не уронили, – восхитился Виктор Щербунько, показывая на проносившиеся за окном такси ровно подстриженные тополя. – Дома у нас, в деревне, в это время к путине готовятся.

Виктор Щербунько умолк, вспомнив деревню, мать, Марину вспомнив, и воспоминание это отозвалось в нем тихой грустью. В последнее время такое с ним случалось нередко, и всякий раз он упрекал себя за то, что уже два года не был дома, не виделся с матерью и на все ее упреки отписывался занятостью.

Борис же молчал совершенно по иной причине. Глядя на знакомые с детства дома, улицы и скверы, он невольно ощутил острое чувство оторванности от этого мира, и лишний раз укрепился в своем намерении поговорить с отцом…

– Куда едем? – через плечо спросил таксист.

– Я, пожалуй, в гостиницу, – рассеянно ответил Щербунько.

– Не выдумывай! Поедем к нам.

– А это удобно?

– Послушай, Щербунько, мы так не договаривались.

– Сдаюсь…

– Амурский бульвар. Кафе «Встреча», – сказал Борис таксисту.

Дверь открыла Анна Ивановна и обрадовалась несказанно. Она поцеловала Бориса, поцеловала Виктора, забрала их портфели и унесла куда-то в комнаты.

– Слышь, Борька, – зашептал Щербунько, – у меня такое чувство, словно бы я опять в институте учусь.

– И у меня тоже, – сдержанно улыбнулся Борис.

– Что же вы там шепчетесь? – услышала Анна Ивановна. – Проходите. Новости рассказывайте. Как там Вика, Лена?

– Все нормально, мама. Тебе большой привет передают.

– Спасибо. Боря, вам ванну готовить? – Анна Ивановна уже хлопотала на кухне.

– Помоемся хабаровской водичкой? – кивнул Борис на ванную комнату.

– Идет.

– Мама, готовь!

– Хорошо, Боренька. Сейчас я вам чистое полотенце достану.

– Отец вечером будет?

– Обещал… Да ведь у него на дню семь пятниц. Сейчас какую-то японскую делегацию принимает.

– Щербунько в Славкину комнату?

– Конечно. Я кровать застелю.

Щербунько, «несколько одичавший в холостяках», как он выражался сам, с удовольствием прислушивался к этому разговору, улыбался и пересматривал газеты, лежавшие на журнальном столике. Борис же, ошалевший от встречи с домом, ходил по комнатам, выглядывал в окна и вообще походил на новосела.

– Кто первый? – заглянула в гостиную Анна Ивановна.

Первым пошел Щербунько. Ванна была огромная, удобная, и, погрузившись в воду с хвойным экстрактом, Виктор блаженно закрыл глаза. Казалось, ничего больше и не надо, а лежать бы вечно в пахнущей тайгою воде и вспоминать то, что было в тайге пережито. Ну хотя бы тот случай, когда упавшей елью придавило Прохора Безрукова и он, четырнадцатилетний мальчонка, захлебываясь слезами, рубил эту ель, подваживал, а потом вытягивал бесчувственного и равнодушного Прохора. А Прохор, придя в себя и словно предчувствуя всю свою будущую жизнь, недовольно прохрипел:

– Зачем вытягивал, шельма? Лучше бы сразу…

Когда сели ужинать, пришла Светлана. Виктор Щербунько, сидевший спиною к входной двери, прежде чем Светлана успела слово сказать, вдруг почувствовал легкий озноб и смутное ощущение тревоги. Он удивился, оглянулся и, еще ничего не успев сообразить, по одним только глазам Светланы догадался: она почувствовала примерно то же, что и он.

В Хабаровске они пробыли три дня. Но с профессором им удалось поговорить только в последний вечер. Увидев Виктора Щербунько, Сергей Сергеевич нахмурился, ядовито сказал:

– А-а, провинциальное светило в Хабаровске.

– Сергей Сергеевич, – с упреком сказала Анна Ивановна, – что за тон?

– А он его хорошо понимает, – усмехнулся Сергей Сергеевич. – Извольте ко мне в кабинет, – пригласил, как приказал, профессор.

Щербунько с Борисом переглянулись и пошли за Сергеем Сергеевичем.

В кабинете профессора было уютно и покойно, пахло книгами и согретой на солнце кожей. Сели в глубокие старинные кресла. Ждали.

– Ну, деятели, с чем приехали?

– На конференцию, – ответил Борис.

– Это я знаю.

Разговор долго не ладился. Профессор был явно не в духе и почти не слушал их. Борис обиделся и вышел.

– Чем вы там занимаетесь? – вдруг прямо спросил профессор.

Щербунько не понял и растерялся.

– Я хочу сказать: над чем вы работаете? Есть же у вас какая-нибудь мечта? Может быть, сердце хотите пересадить?

– Да нет, не хочу, – улыбнулся Щербунько.