Амрита Альгома - Простая история. Том 3

– Я не найду.

– Я найду.

– Значит, надо поискать, – вяло согласилась Николь.

Сейчас ей уже стало всё равно. Сгорело желание его закончить. Но всё же это было утешительно.

– Я не собираюсь никуда ехать среди ночи, – предупредил её Джеф.

– А я вообще собиралась пешком к тебе пойти, – ответила она.

Джеф нежно провёл ладонью по её щеке, благодарный за это полувысказанное согласие вернуться домой. Ощутил слёзы. Почувствовал, как она открыла глаза: мокрые ресницы задели его пальцы. Заглянул ей в лицо, наклоняя голову и подавшись к ней.

Николь шевельнулась, откидываясь на спинку сиденья.

– Поехали отсюда, – поморщившись, попросила она.

Том, наблюдая за ними в окно, звучно щелкнул пальцем по стеклу.

– Что они там делают? Целуются же! Стоят же. А то он бы уже рванул, этот гонщик.

– Скорее, Джеф вытирает полотенцем из корзинки солёные потоки, чтобы не залило тормоза, – съязвила Марина.

– Мне надоели твои защитные речи, – хмурясь, развернулся к ней Том. – Скажи спасибо, что я не стал принимать других мер.

В машине Николь всё время пыталась изменить положение, потому, что на эмоциональное опустошение теперь наложилась телесная боль. Болела спина, вся левая нога, начиная от бедра. Загнав машину в гараж, они молча поднялись на лифте наверх, одновременно следя за светящимся индикатором этажности. Пока Джеф открывал дверь, Николь сказала:

– Так пить хочется. И голова болит.

– И настроение плохое, – согласился Джеф.

Она хмыкнула, потому, что это было смешно, только не смеялось. Говорят, правдивые шутки кажутся грустными. Джеф пропустил её в тёмный холл, зашёл следом, привычно проводя рукой по стене. Чёрт. Это там в этом месте был выключатель. Здесь всё по-другому. Пошарил где нужно, включил свет. Подождал, пока Николь медленно расстегнёт застежки на шубе и, не выдержав такого темпа, начал ей помогать. Избавил её от одежды, ловко пристроил шубу на плечики в шкафу.

Сказал:

– Сейчас, – и, снимая по дороге куртку, быстро пошёл вперёд.

Сейчас принесёт воды. А куртку бросит где-то в кресле. Николь следила за ним глазами: точно. По дороге поставил на журнальный стол корзинку, положил на тёмный подлокотник кресла куртку, проходя мимо. Интересно, почему он выбрал тёмное кресло – ему было ближе швырнуть куртку на светлое?

Она, едва войдя в гостиную, опустилась диван и взялась закатывать штанину. Морщилась, задевая джинсовыми складками кожу. С ногой всё было в порядке. Ни синяков, ни царапин. Только небольшая опухоль прямо на кости. Странно, чего ж тогда так болит-то? Она осторожно потрогала и отдернула тут же руку, морщась. Рядом поцокал языком Джеф. Николь подняла глаза. Он, напряжённый, сидел перед ней на корточках и, опершись о пол коленом, держал бокал в белой жесткой салфетке. Они посмотрели друг другу в глаза.

– Опять? – Спросил тихо Джеф. – Чем это?

Стив бы сказал: "зуб даю, хороший пинок!"

Николь покачала отрицательно головой. Взяла из его руки бокал, проглотила махом всю воду. Джеф, глядя, как она пьёт, раздражённо бросил салфетку на журнальный стол, испытывая острую злобу от бессилия и жалости.

– Лестницей, – сообщила, наконец, Николь. – Я сама. Правда, я просто упала.

Некоторое время он так пристально смотрел на неё, медленно дыша, что она сначала решила, что он ей не верит и только через несколько секунд сообразила: он просто пытается успокоиться. Николь слабо улыбнулась в ответ на его беспокойство о ней, испытывая непреодолимое желание его утешить.

Джеф явно бессознательно ритмично барабанил пальцами по собственному колену.

– Надо приложить лёд, – решил он, быстро вставая. – Завтра тебе обеспечен качественный синяк. И надо бы пройти осмотр – может оказаться трещина. Поедем завтра к врачу.

– Нет, – не отрывая от него глаз, торопливо отказалась Николь. Какой ещё врач! Папа всех их просто уроет, если позвонит и не застанет её у деда. – Завтра мне придётся ехать к бабушке.

Джеф вынул из её податливых пальцев бокал, меряя её взглядом. Потянулся за салфеткой. Задумчиво уронил:

– Раздевайся. Иди, ложись, утро вечера мудренее. Я – за льдом.

Николь, вздрагивая, опустила штанину, медленно пробралась на второй этаж, представляя, с каким злобным видом Джеф на кухне колет помельче лёд. Она едва успела, постанывая, стянуть с себя узкие джинсы, как он вернулся. Приложил к ушибу салфетку и потребовал:

– Рассказывай.

Пришлось рассказывать, пока он мягко водил по ушибу и вокруг него обёрнутым в льняную ткань льдом. Потом оставил сырой свёрток на ушибе, положил руки ей на голову. Николь, постепенно расслабляясь, осела на подушке, медленно хлопая ресницами. Лёд распространял холод по ноге. Кончики пальцев Джефа у её висков были прохладными, в отличие от его горячих ладоней, лежащих на её макушке. Она заснула где-то посреди своего монолога и Джеф, наклонившись, с томительным вниманием приглядывался к её лицу. Она посапывала, морщилась во сне, но в общем выглядела неплохо. Он осторожно осмотрел её, как мог и ничего такого, что можно было бы обозначить как побои, не нашёл. Потом тихонько набросил на неё одеяло, сходил за новой салфеткой со льдом: прежний компресс весь размок. Лёг рядом, чувствуя бессилие и злость. Он сам не знал, сколько он так пролежал, прежде чем заснул, подавляя эти всплески, волнами наваливающиеся на него от его размышлений. Николь лежала, не шевелясь, только иногда хныкала. Джеф сквозь сон прикладывал ей ладонь ко лбу и снова проваливался в тьму и тепло.

Его разбудил свет. Надо же! Он повернул голову, взглянуть на часы.

Прищурился спросонья, наводя резкость, чтобы яснее разглядеть зелёные цифры. Без четверти девять. Потянулся. Взглянул на Николь, чувствуя себя Тристаном. Она за всю ночь так и не шелохнулась. Собственное сравнение ему не понравилось – история Тристана и Изольды плохо кончилась. Скорее он похож на Окассена. Он улыбнулся. Это сравнение было куда лучше, хоть там и есть тюрьма. Каждой Николетте по своему Окассену! – всё равно венчает всё венчание.

Джеф аккуратно и легко соскочил с кровати. Поглядел на Николь снова. Сколько она ещё проспит? Успеет он принять ванну до того, как ей понадобится? Или нет? Само сомнение моментально решило внутренний спор. Раз выбор стоит между собственным удовольствием и потребностями Николь – душ.

Сколько бы она там не проспала. Он, шурша одеждой, стащил измятый костюм, не развязывая до конца, содрал с себя галстук, попутно потягиваясь. Постоял под струями воды, жмурясь и размышляя.

Николь его беспокоила и очень сильно. Её жизнь с родителями казалась ему, по меньшей мере, странной. О ней заботились, её любили и жалели. От неё требовали выполнения обязанностей, по мнению родителей, вполне соответствующих её возрасту и положению. Казалось бы – всё в порядке. Обычная, нормальная семья. Но невооружённым глазом он видел, насколько расшатаны нервы у Николь. Она могла за десять минут поплакать от огорчения, поплакать от счастья, повеселиться почти до истеричного смеха и погрустить до отчаяния. Если бы эти переходы были плавными! Тогда, думается, Джеф неплохо бы выдерживал подобный экстремальный режим. Но вот так резко… Не успевая за её эмоциональным фоном он иногда просто входил в разнос.