Дайана Рофф - Прикосновение

– Сейчас? – заторможено переспросила женщина, будто не совсем понимая, что от неё хотели; её мысли явно были далеко от этого мира. Возможно, что на том свете, вместе с её родителями. – День, но уже ближе к вечеру.

– Ты ела? – задал я самый волнующий меня вопрос. Я всегда следил, чтобы мама ела, иначе она могла просто умереть от голоса и слабости. Сам-то я вечно ел не переставая, отчего и был весь такой мягкий и пухлый. Временами меня это даже раздражало.

– Нет, – после недолгого молчания ответила мать, тем самым подтвердив мои худшие подозрения. Сердце в груди обливалось нет, не кровью, а слезами. Слезами отчаяния и безвыходности. – Не хотела.

– Ты же знаешь, что тебе надо есть, – строго сказал я, хоть и не любил таким тоном говорить с матерью, но по другому было уже нельзя. Я слишком сильно за неё беспокоился. – Ты же помнишь, что тебе говорил врач?

– Что ты всё обо мне да обо мне! – нахмурившись, раздражённо спохватилась женщина, чему я, на самом деле, был рад, мало ли к чему мог привести дальнейший неприятный диалог, а мне хотелось отвлечься от всех этих проблем, особенно после вчерашнего. – Сам-то ты как?

– Нормально, – коротко ответил я, но, увидев, что маму этот ответ не удовлетворил, поспешил добавить. – Со мной всё хорошо. Честно.

Нет, конечно же, не честно. Далеко не честно. Я лукавил. Я чувствовал, как колола рука, куда воткнулся осколок, испытывал странное, какое-то даже жгучее ощущение в пальцах, ставших почему-то чёрными, ощущал, как что-то гудело в моей голове, будто туда засунули электростанцию. Может, это всё признаки отравления от того чёрного химиката, и я скоро умру? Хотя почему же? Врачи же должны были меня вылечить. Но откуда они знали про яд, если я был в отключке?

– Где отец? – дрогнувшим голосом спросил я, прервав затянувшуюся тишину. «Неужели он не пришёл ко мне?» – хотел я спросить дальше, но решил не давить больше на маму. И так у нас всё было достаточно плачевно.

– Он… – она тяжело вздохнула, явно не желая об этом говорить, но, зная, что я настойчивый в том, что меня беспокоило, решила всё же ответить. – Он занят. Ты же знаешь, он только что устроился на новую работу и не может её снова потерять.

– В этом-то и проблема, – стараясь не обращать внимание на неприятные мысли в голове, я удобнее сел в кровати и внимательно посмотрел в матери в глаза. – Он работал в той лаборатории, из которой я выбрался чудом оставшись в живых, которая сгорела, унеся с собой множество десятков жизней. Он сам-то жив? Успел ли он выбраться из пожара?

Меня мучило беспокойство. Заставляло сердце биться быстрее, ладони и лоб покрываться холодным потом, мозг лихорадочно работать. С одной стороны, я жутко переживал за отца, ведь если мы и его лишимся, то лишимся не только дохода, но и какого-либо понятия о семье, благополучии, счастье, любви… Это был бы удар ещё тяжелее, чем просто смерть бабушки с дедушкой. Это был бы конец.

Однако с другой стороны, мне не хотелось видеть отца. В глубине души я надеялся, что больше никогда не встречу его, никогда больше не испытаю его избиений, никогда не услышу его криков и рыдания матери, никогда не почувствую страх. Почему я был таким трусом? Боялся почти всего? Это было из-за отца. После каждого увольнения с работы он приходил злющий домой и начинал разрушать нашу мирную жизнь. Бил меня и маму. Изливал на нас свою злость, кричал и истерил. Когда это случилось в первый раз, я даже не представлял, к чему всё это приведёт. Отец подавлял меня, заставлял слушать его и подчиняться. Без своего мнения и своего собственного счастья. Я слишком хорошо знал, что такое унижения, боль и страх и пытался это прикрыть шутками, затмить весельем и дурачеством, словно меня никогда и ничего не волновало. В обществе я был беззаботным и шутливым парнем, а дома – боявшимся сказать лишнее слово. Так я и жил. И умирал одновременно.

– Да, – тихо ответила мама, накручивая на палец локон своих русых волос. Её голос звучал отдалённо, мысли опять были далеко. – Он звонил мне и сказал, чтобы я не беспокоилась о нём. Что всё будет хорошо. Тебе передавал, чтобы ты выздоравливал.

Ярость вскипела во мне. Папа что, издевался?! Нет, чтобы мне помочь в пожаре, найти меня, он сам сбежал и пожелал мне выздоравливать! Очень мне помогло! Прямо чувствую, как жизнь обретала новые и яркие краски! А если бы я умер? Погиб, как и все мои друзья? Думаю, папа бы даже не огорчился, а наоборот – обрадовался. Ведь на одного человека меньше придётся зарабатывать. Вот счастье-то какое!

Я попытался унять свой гнев. Не стоило маме знать о том, какие чувства я испытывал по отношению к отцу и что думал о нём. Ей и так было не легче, чем мне.

– Ладно, и то хорошо, – тихо проговорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно.

– Господи, я так волновалась о тебе! – наконец не выдержала и зарыдала мама, подскочив ко мне с объятиями. – По новостям всё крутят про пожар и целый класс убитых детей! Один ты остался у меня! Даже Уилл погиб!

Она прижалась лицом к моему плечу, крепко обнимая. Я обхватил её руками в ответ, даже не думая о том, что касаюсь её кожи своими почерневшими пальцами. Я был рад, что увидел её, что выжил после злосчастного пожара в лаборатории, что смог обнять свою любимую маму. В душе зародилось приятное ощущение, что всё станет как-нибудь, но лучше. Но зачем она сказала про Уилла? Я вспомнил, как он кричал своим одноклассникам, пытаясь их вразумить, чтобы они бежали, а не паниковали, как спас какую-то молодую девушку из огня, как сам спас меня грудью от пули. До сих пор помню этот выстрел, этот страх и понимание того, что я лишился самого дорогого. Лишился радости в своей жизни, в своём сердце.

Не желаю вам такой же участи, какая была у меня. Поверьте мне, это было ужасно. Лучше уж жить нормальной жизнью и не знать, что такое страх, смерть, кровь.

Мама вдруг отодвинулось от меня, её лицо выражало беспокойство. Такое же ощущение зародилось и во мне.

– Что-то мне нехорошо, наверное, я переволновалась, – она тяжело встала с моей кровати, на которую села, чтобы обнять меня. – Ты лежи, а я пойду схожу в туалет…

Неуверенными шагами, качаясь как пьяная, и немного трясясь, она вышла из комнаты. Я удивлённо и с каким-то плохим предчувствием смотрел ей вслед, пока не закрылась дверь. С чего это вдруг ей стало плохо? Может, и вправду она переволновалась? Но что-то мне подсказывало, что причина была здесь в чём-то другом, более ужасном…

Более кошмарном. Таким пробирающим до костей и совершенно не похожим на реальность.

Минуту я сидел не двигаясь, соображая, что же делать и как быть, после чего наконец решился пойти за матерью. С трудом встав с постели и пару раз чуть ли не упав, я нерешительно открыл дверь и выглянул из-за неё, будто при какой-то опасности. В белом коридоре почти что никого не было, кроме спешащего куда-то врача и ещё одной парочки медсестёр. Я вышел в коридор, зачем-то тихо закрыв за собой дверь, будто боясь привлечь к себе внимание, и двинулся ко входу женского туалета, который я сразу заметил, как только очутился снаружи. Озираясь по сторонам, точно при каком-то преступлении, и чувствуя, как мурашки бегали по коже, я тихонько открыл дверь в женскую уборную.