Майя Максимова - Время дождей

– Обиделась?

– Честно? Обиделась.

– Что ж. Я не хотел. Но пришлось…

– Понимаю. Так познакомишь?

– Попробую…

Ложь.

На этот раз я безошибочно угадываю его намерения и окончательно разубеждаюсь в людях. Даже сейчас, почти что на пике чувств, голос рассудка сильнее надежды и веры. А что будет дальше?

Придется смириться.

– Ладно, не стоит.

– Уже расхотела?

– Скорее опомнилась. Эмма как птица. Поймать ее можно, но нужно ли?

Съела…

Таким странным образом я ставлю себя на место и, если быть честной, расписываюсь в своем бессилии. А Поль… Поль доволен.

– Ну, вот. Все решилось. До встречи в Париже? Я дам телефон.

Мне хочется выть. Безграничная милость.

– Кто я, по-твоему?

– Женщина.

Стон.

Он издевается? Какая я, к черту, женщина, если со мной можно творить подобное? Скорее уж шлюха…

– Ну, хватит. Довольно. Роман на полдня – не мое увлечение.

– Марина…

– Отстань.

Мне противно и больно. А Поль… Поль спокоен. Его настроение почти не меняется. Только дыхание становится чаще…

Он шепчет:

– Прости.

Я умоляю:

– Не надо.

Сознание тонет в обиде.

– Мне встать и уйти?

– Да, – я с трудом подавляю волнение, – и извини за весь этот спектакль. Он был напрасным…

Мое откровение тает во мгле.

Громовые раскаты все ближе и ближе. Становится жутко. А вдруг нас, действительно, смоет к чертям?

Какой-то маразм. Это сон или шутка? Нет, не похоже. Весь мир пополам. А дальше… руины. Ни счастья, ни веры. Одно раздражение, боль и тревога…

Я добавляю:

– Удачи вам с Эммой.

Поль затыкается.

Что же, неплохо.

Тогда я встаю, пробираюсь к проходу и ухожу с гордо поднятым носом. Все кончено. Только капризы природы по-прежнему вносят сомнения, вопросы. Но это решаемо. Завтра к рассвету их не останется. Все будет ясно…

Я улыбаюсь, сажусь в свое кресло и понимаю…

Реальность прекрасна.

Дождь прекращается где-то в районе полуночи, и почти сразу за нами приезжает автобус. Большой, двухэтажный, покрашенный в желтый цвет – он кажется солнцем на фоне унылой равнины. Или фантомом. Но я забираюсь внутрь и убеждаюсь, что это отнюдь не видение. Здесь все настоящее. Даже подушки. Я с наслаждением падаю в кресло. А мимо идут обреченные люди. И радости нет.

Почему? Неизвестно.

Я долго терплю эту странную сцену. Потом осторожно дергаю Марка.

– Что происходит?

– Спроси тех, кто в теме.

Он явно обижен.

– Все дуешься? Ладно.

Я умолкаю и демонстративно отворачиваюсь к окну, чтобы самой разобраться в возникшем хаосе. Но это не просто. В немой веренице людей нет ни ответов, ни сколько бы явных намеков…

Тогда Марк сдается:

– Там в поезде жертвы.

– И много?

– Не знаю. Не меньше пяти.

– От молний?

– Наверно. От молний, от ветра… Тебе это важно? Марина…

– Прости.

Меня гложет стыд, и я быстро закрываю глаза в надежде хоть как-то абстрагироваться от реальности. Но не выходит. Дыхание безжалостной смерти холодной струей устремляется в недра сознания.

Я нервно шепчу:

– Докатились…

У Марка нет никакого желания спорить. Он просто кивает.

Становится жарко. И в духоте все мешается с горем. До гиперотчаяния. До возмущения…

Я чуть ли не бьюсь головой о стекло.

– Марина, расслабься.

И в это мгновенье меня отпускает…

Ну, что ж. Повезло.

Хотя… не совсем.

Мы по-прежнему где-то в глуши, вконец разругавшиеся и покинутые самой надеждой. Разве что живы… И этот единственный факт немного смягчает последствия нашей размолвки.

– Марк, – я готова упасть на колени, – что мы наделали?

– Мы? Ничего. Создали семью.

За окном пляшут тени.

Безумная сцена немого кино.

И я в этой сцене почти в главной роли. Я нерв мироздания. Сплетение эмоций.

У Марка иное всего понимание. По-моему, он надо мной смеется.

Или сочувствует?

Я замечаю:

– Создать-то создали. А что с перспективой?

Он безупречен:

– Ну, мы же не знали, во что это выльется…

Вот вам и вывод.

Так, между делом, мы находим для нас оправдание, которое сразу воскрешает былую дружбу. Никто не виновен. Это просто каприз судьбы, чья странная милость спасла нас от глупого брака.

Но есть и другое. Я вдруг вспоминаю:

– А мама не верила в то, что мы любим…

Марк усмехается:

– Да уж. Бывает. Она нас мудрее… А мы просто люди. Обычные люди, которым для счастья всегда нужно большее… Звезды с небес. Но это утопия. Мир настоящий не там, где желания. Он прямо здесь.

– В бельгийской провинции?

Муж мой мрачнеет:

– Марина, вообще-то сейчас не до шуток.

– Я даже не думала.

Он чуть фигеет и продолжает:

– Тебе кто-то нужен?

– Мужчина.

– Как Поль?

– Да, наверно.

– Понятно. И что у вас с ним?

– Ничего. Мы расстались.

Он давится смехом.

– Расстались? Занятно. Такое бывает? Ведь вы не встречались.

Я плавлюсь как лед.

– Не встречались. И все же мы были на грани.

– А кто сказал: «Нет»?

– Я.

Марк вздыхает:

– Марина, похоже, нужно одуматься.

– Господи…

Бред.

Я выгибаюсь, судорожно сжимаю веки и каждым движением пытаюсь прогнать смятение. Эти мужчины… Порой они сводят с ума.

Я удивляюсь:

– Серьезно? А как же ревность?

Марк бесподобен.

– Я не ревную. К чему эти глупости?

– Так не бывает. Ты же мужчина…

Я что-то чую. Но что? Непонятно.

– Не веришь?

– Не знаю.

Трудно собраться, когда вокруг калейдоскоп событий и когда в хаосе теряется ощущение времени. Сейчас это так. Проходят какие-то мгновенья, и я забываю, что было минутой раньше…

Автобус чуть вздрагивает, начинает ползти вперед, а за окном еще остаются люди. Усталые, мрачные… Я готова помочь им всем. Но как? Я не Бог, а всего лишь обычная женщина. И в этот момент, когда чувства обострены до предела, из поезда вдруг появляются первые трупы. На узких носилках, под пеленой простыни…

Я замираю.

Становится страшно и жутко.

– Марина, не надо, – Марк тащит меня от окна.

Я не противлюсь. Однако в сознании рана.

– Им не поможешь…

– Я знаю.

Какая судьба – погибнуть вот так, едва выехав из Амстердама.

Я еле держусь, но отчаяние все же сильней. В надежде на чудо я прячусь в объятиях мужа. Он шепчет мне на ухо:

– Милая, этих людей не воскресишь слезами…

– А сострадание?

– Какое еще сострадание? Ты с ними знакома?

– Вообще-то навряд ли. А что?

– Да ничего…

Он молчит, и такое признание мне кажется дикостью.

– Господи, что за дерьмо…

Не буду лукавить, за окнами странное время. Цинизм и бесчувственность ныне превыше всего. Но Марк – мой супруг…

Все в прострации.

Тяжкое бремя – ломать представление о том, кого знаешь давно.

Я отстраняюсь: