Тамара Карсавина - Эмансипантки

Она зашла в кабину телефона-автомата и позвонила Дяде на работу. Трубку не брали. « Наверное уже дома, хотя говорил, чтобы после встречи перезвонила именно на работу. Крутну ещë раз.» В этот раз трубку взял сразу. Без всяких риверансов она начала громко орать в трубку. Ума хватило не сообщать подробностей, но все остальные чувства были высказаны в полном объёме.

– Ну что выпустила пар? – сказал Дядя усталым голосом. – Я примерно такой реакции и ожидал. Ты пойми, сейчас такое время, что все обозлены как черти. За любым телодвижением следят. Я тебе скажу больше. Наши люди просто дураки, что не очень следят за кооперативной очередью, всем подавай всё бесплатно. А мы возьмем платно, воспользуемся их глупостью, потому что это разумная цена и разумные условия. Поверь мне, скоро обвалится рынок недвижемости и такие квартиры будут рвать из рук, но тогда это будет стоить на-а-а-много больше. Я настоятельно рекомендую прекратить истерику и подготовить домашних. Всё образуется. А сейчас мне надо идти, я итак засиделся. До встречи.

«Да, умеет быть убедительным, – подумала она. – Ведь он давно в строительстве и, если так говорит, значит так и есть.»

Сразу стало как-то легче. Линка относилась к тем людям, на которых надо наорать, чтобы привести в чувства. Дяде это удалось. Она выскочила из телефонной будки, игриво подмигнула проходящему парню, и чуть не в припрыжку помчалась на трамвай, который ехал на вокзал.

Динка вполне ориентировалась в расположении корпусов мединститута. Её отчим Иван Алексеёвич часто лежал в кардиологии и ей приходилось здесь бывать. Соломия здесь тоже ориентировалась и бывала здесь не раз и не два. Здесь, в мединституте, в отделении онкологии умерал, 10 лет тому, Максим. Какой это был человек! Прошло столько времени, она уже побывала замужем, имела несколько связяй, две даже длились по году, но никого похожего на Максима, даже отдаленно, не удалось встретить.

Их познакомили общие друзья. Школьная подруга Лиля с десятого класса встречалась с Олесем Куликом. Он был старше Лили на три года и уже учился в Университете им. Франка на мехмате. У Олеся была команда друзей со школы, в которую входил и Максим. Он учился тоже в университете Франка, но на химическом. Лиля привела Соломию в компанию на Рождество, которое в украинских семьях праздновалось, несмотря ни на какие советские запреты. Как можно было не праздновать этот совершенно домашний уютный праздник, который здесь «святкувалы» из покон веков. Празднование Рождества, по своей мягкости и домашности, никак не походило на новогодние попойки, которые длились по несколько дней в государственных учреждениях и квартирах советских граждан. На Рождество никогда не попадали каникулы ни в школах, ни в институтах. Но местная школьная и институтская молодежь праздновала Рождество. У многих в селах остались родственники, к которым ехалось в эти дни, минуя все запреты. У Лили под Львовом жила бабушка и Соломия, с разрешения родителей, поехала с ней. Олесь с компанией был тоже приглашен Лилиной бабушкой, чтобы парни не болтались бесхозными и повеселили молодых паненок. Олесь приехал с Максимом и Павлом. Максим сразу же, без всяких разговоров, после двух слов знакомства, сел около Соломии, взял её за руку и не выпускал целые праздники. В другой раз Соломия думала, что если бы они не влюбились так сильно друг в друга, всё было по другому.

Максим не был красивым. Да и зачем? Соломия красавица за двоих. Максим – небольшого роста и крепкого телосложения. Густые кудрявые волосы делали его голову несколько большой по отношению к туловищу и он поэтому был похож на большого ребенка. Сходство с ребенком становилось ещë больше, когда он смотрел на собеседника своими совершенно добрыми детскими слегка на выкате глазами. Соломия потом, когда они уже встречались, часто говорила Максиму, что ну нельзя быть таким добряком. Это понимала даже она, девочка, десятиклассница, а потом первокурсница. Ну нельзя среди ночи ехать на другой конец города, если позвонил не друг, а просто какой-то знакомый. Нельзя отдать почти всю стипендию в займы и никогда не потребовать отдачи. Люди просто нагло этим пользовались. Конечно он из хорошей обеспеченной семьи, конечно он не умрет без степендии, отец, главный инженер большого завода, но стипендия за отличную учебу. Максим, в конце концов, заработал её. Но в душе ей нравился, этот его альтруизм. Нравилось как он знакомится и говорит с людьми. Нравилось уважительное отношение ко всем, начиная от дворнички с его брамы до сокурсников и преподавателей. Нравилось, что он не признавался в любви каждые пять минут, не целовался на людях, чтобы показать принадлежность такой красивой девушки ему. В другой раз ей казалось, что он даже стесняется её, её красоты. Но она всегда понимала и чувствовала, что Максим её человек. Он пойдет за ней на край света, а она за ним.

Соломия поступила на архитектуру. Максим совсем ею загордился. Он дарил ей дорогие издания книг по искуссву, с удовольствием составлял компанию в поездках на плэнэр, старался побольше быть около неё, несмотря на то, что годы учебы окончились и он уже работал.

Максим пошёл работать на большое предприятие, хотя хотел продолжить учебу в аспирантуре. Благодаря своей башковитовитости, сделал пару рационализаций и получил повышение. Всё подкалывал, что вот ещë чуть-чуть и будут деньги на свадьбу. На самом деле понимал, что Соломии надо спокойно доучиться.

С ним было так уютно. Утром институт, вечером встречи, летом на месяц на море или в Карпаты, которые любили оба. Всегда вместе.

И вдруг как удар грома. Максим упал в обморок прямо на работе. Вызвали скорую, отвезли в мединститут. Отец всполошился, поднял на ноги светил медицины и через пару дней обследования оказалось, что лейкемия, последняя стадия.

Она ходила в больницу как на работу. Максим таял на глазах. Умер он, когда она шла к нему, чуть-чуть не дождался. Медсестра ей сказала об этом ещë в коридоре. Соломия вошла в палату, постояла над Максимом и, резко повернувшись, вышла.

Пришла домой, переоделась и легла на диванчик. На похороны не пошла. Лежала на диванчике, глядя в потолок или отвернувшись к стенке. Депрессия была такой длительной и сильной, что родители перепугались не на шутку. Её освободили от преддипломной практики. Если бы впереди не было двух летних месяцев, пришлось бы брать академку. К первому сентября она взяла себя в руки, а скорее всего победили молодость, хорошее здоровье и любовь к родителям. Соломия понимала, что родители тоже на грани нервного срыва и теперь она должна прийти им на помощь. Надо было доучиться на пятом курсе и выйти на диплом. Внешне Соломия мало изменилась. Единственно, что превратилась из шатенки в жгучую брюнетку, потому что за два месяца отросла совсем седая челка и пришлось перекраситься.