Татьяна Чебатуркина - Долг платежом красен

Наверное, на фоне безмятежности широких, аккуратно постриженных, зеленых полян парка, в лодке под густыми занавесями развесистых деревьев они с Денисом Ивановичем были похожи на десятки влюбленных пар, скрывшихся от городской суеты в заповедных кущах естественного заповедника. Но, слушая рассказ Дениса об его богатой событиями жизни в Питере, во Франции, отвечая на его вопросы, укачавшись в лодке и закрывая глаза, Нина, как завороженная, вновь и вновь видела себя на картине незнакомого Константина на берегу затерявшейся речки.

Про посещение банка, про возврат долга забыли, погрузившись в стремительно набежавшее чувство обособленности от мира, захлестнувшего любопытства, интереса и непонятного притяжения от познания и некоторой близости. Они незаметно перешли на «ты», куда-то пропала скованность, оставив возможность приятельского похлопывания по плечу, дружеского объятия без малейшего намека на сексуальные позывы.

Денис сам себя не узнавал, стараясь вывернуться наизнанку, чтобы уловить в прекрасных, с легкими следами туши на ресницах, внимательных, карих глазах Нины вспыхнувший интерес, удивление или смущение. Он готов был залезть под теннисный стол за улетевшим шариком пинг-понга, читал наизусть стихи Блока и Евтушенко, почти вприпрыжку отправился за мороженым к одиноко стоящему павильончику кафе.

Какая-то бравада из времен давно прошедшей молодости проснулась в этом достаточно стройном для своего возраста, приличном мужчине, который, наверное, катался бы на диване, заходясь в приступах беспричинного смеха, если бы кто-нибудь снял на телефон их с Ниной времяпровождение в парке и показал родным.

Чего он хотел добиться? На этот вопрос в лоб можно было размазывать кашу из слов, но Денис ничего путного не смог бы ответить, смутившись, возможно, кроме одного: он стремился превзойти самого себя, чтобы понравиться Нине. Это звучало пошло, отстойно, как выражается молодежь, но незафиксированное словами желание изменило всю его линию поведения. И Нина расцвела в этом потоке внимания симпатичного мужчины и солнечного удивительного дня.

Нужно время, чтобы из мелких осыпающихся цветков на виноградной лозе при соответствующем уходе проклюнулись невзрачные зеленые ягодки будущих янтарных, сочных, килограммовых гроздей золотистого винограда, которые потом осядут в запечатанных бутылках струями божественного напитка.

– Нина, закончим сегодня осмотр квартиры или оставим все на завтра? – Денис Иванович остановился у своей одиноко брошенной почти на весь день машины. – Предлагаю отметить наше знакомство в приличном ресторане.

– Если честно, я сегодня не засну спокойно, если не увижу другие картины Константина. Но без вас, без тебя, – поправилась она, – я точно одна в квартиру не войду. И любопытно, и страшно одновременно! Ты мне сегодня должен отдать дневник Ирины Александровны! И пока я его не прочту, спать не буду! Извини, но давай доживем до завтра!

Большой платяной шкаф отгораживал часть комнаты, создавая возможность некоторого темного тамбура, в котором прятались от прямых солнечных лучей натянутые на широкие деревянные рейки холсты написанных картин. Их было шесть: пять больших законченных полотен и шестая на мольберте у окна.

Большой раздвинутый диван напротив шкафа, японский телевизор на тумбочке в углу, большой письменный стол, заваленный журналами, коробками с красками – все эта неприхотливая обстановка мастерской подчеркивала, что ее хозяин жил только своим картинами, работая и творя, купаясь в своем воображении. Эта обреченность присуща или гениям, или больным людям.

Денис Иванович предложил выставить для осмотра все картины по периметру комнаты, но Нина его остановила. Уже первая большая картина смутила и взволновала ее: на мощенной грубыми камнями узкой площади какого-то средневекового замка, на фоне мрачных крепостных стен прикрученная веревками к гладко оструганному вкопанному бревну извивалась в страданиях и мольбах молодая женщина. Вся одежда была порвана и измазана кровью, белоснежная грудь с заметными следами побоев была бессовестно обнажена. Распущенные по плечам светлые волосы струились до обрывков юбки на обнаженных бедрах. На измазанном сажей лице захлебывался в крике разорванный рот, и вырывались из орбит безумные от страха белые глаза. А вокруг, как стая страшных ворон, толпились довольные, сытые мужчины в черных монашеских одеждах.

Нина отшатнулась, зажмурилась, закрыла глаза ладонями. Пронзительные черные и серые краски затопили своей страшной правдой все кругом, кроме кусочка ясного неба в бездонной безопасной вышине.

– Кто эта женщина? – прошептала Нина. – За что ее так наказывают?

Денис поставил картину на стул:

– Если бы можно было вернуться лет на десять назад, когда я считал высшим шиком не лезть к человеку в душу, и самонадеянно изрекал истины, открыто подсмеиваясь над своим юным другом! Понимаешь, Нина, мне нравилось наблюдать, как постепенно на серый невзрачный холст Константин набрасывал вроде бы произвольные мазки самых невероятных красок, и через час затаенного сосредоточения вдруг в самом уголке картины начинала раскачиваться вполне реальная гроздь лесного боярышника. Или явственно струиться вода в реке. Это чудо создавалось на моих глазах, и я не лез к Косте с расспросами, чтобы не спугнуть его творческое самоотречение от действительности в этой штатной мастерской. В отличие от своей собственной манеры болтовней создавать соответствующую атмосферу происходящего события. Эта девушка – тоже плод его изнурительных таинственных сновидений. У Кости никогда не было натурщиц, с которых он мог бы списать свой образ на картине. И на мои не очень приличные намеки по поводу приглашения в дом соответствующих женщин, он просто отмахивался от меня со смехом: «Зачем они мне? Дама моего сердца и так неразлучна со мной каждую ночь. И ты второй, кто с ней знаком». И у меня не хватило смелости тогда спросить, кто она.

– Денис, я больше не могу видеть откровения других картин! Это какое-то наваждение! После ужаса этой картины не хочется жить!

И тут случилось невозможно. Денис властно схватил ее за плечи, притянул к себе и, больше не сдерживаясь, впился в ее губы нетерпеливо, жадно, стремительно. Эта мужская решительность сначала заставила вздрогнуть, дернуться, но пьянящая опытность его губ и жар тела, женская привычка подчиняться более сильному и привлекательному мужчине, унесли Нину на секунды в давно позабытое состояние восторга и неги, когда, подчиняясь естественному зову плоти, женщина теряет голову, не думая о последствия.

Диван был рядом, они были одни в этой непостижимой близости, и, в последствие, вспоминая эти минуты, Нина отчетливо понимала, что оба хотели тогда отдаться этой вспыхнувшей страсти. Но Денис опомнился, почувствовав инстинктивно, что один половой акт может так и остаться последним, если эта неиспорченная городской многоопытностью сексуальных отношений молодая женщина утром сбежит в свой живописный деревенский рай, проклиная подлеца из-за границы. И, в первую очередь, себя за то, что изменила своим твердым принципам отдаваться мужчине только по большой и верной любви.