Холли Чемберлен - Наше лето

Только повесив трубку, я поняла, что, возможно, это был лучший разговор с отцом в моей жизни. Подумать только, для этого потребовалось тридцать лет!

Позже, лежа без сна в постели, я была потрясена и смята ощущением собственной ничтожности. Каждый гнусный, эгоистичный поступок, когда-либо совершенный мной, вдруг предстал в ослепительно ярком, беспощадном свете.

Я была паршивой подругой. Мне следовало куда серьезнее воспринимать Салли как личность. Может, я, сама того не сознавая, дала ей повод? Но если и нет, все-таки могла бы быть повнимательнее, должна была найти в себе достаточно проницательности, чтобы понять ее чувства и, возможно, не проводить с ней столько времени.

Но умение понимать мотивы других людей никогда не было моей сильной стороной.

И кто знает, может, я и хорошей дочерью не была. Ни во что не ставила отца, не говоря уж о том, что вообще почти о нем не думала.

В окно дул легкий ветерок. Я натянула простыню повыше и отчего-то показалась себе маленьким ребенком, отосланным в постель без ужина за дурацкую выходку.

«Джинси, – грустно подумала я, – тебе еще многому нужно учиться».

Как я могла переехать к Рику и Джастину и взять на себя огромную ответственность за семью, если ничего не умею сделать как следует?

Письмо пришло из монастыря Сестер Белой Розы Марии.

Хорошо еще, что Уин не успел увидеть, как я вынимаю из почтового ящика толстый конверт!

Войдя в квартиру, я распечатала ответ монахинь на мою мольбу. И хотя уже решила, что свадьба состоится, все же любопытно было прочесть мудрые слова сестер.

Я отложила в сторону открытку с неуклюжим, плохо напечатанным кровоточащим сердцем и еще одну, с которой водянисто-голубыми глазами смотрел на меня бесцветный Иисус.

Кошмар. Никогда не находила ничего привлекательного в подобных вещах.

К открыткам прилагалось написанное от руки письмо от особы, именовавшей себя сестрой Ричард Мэри: синие чернила на белой бумаге. Ничего не скажешь, почерк у нее был идеальный: давно утерянное искусство каллиграфии. Никто из моих учеников не умел писать и вполовину так разборчиво! Впрочем, если призадуматься, и я тоже.

«Вы должны обратить свои мысли к исполнению долга, – советовала сестра Ричард Мэри, – и к обещанию, данному своему жениху. Ибо это все равно что обет, данный Господу».

Но я не знакома с Господом. Никогда не была ему представлена. Во всяком случае, как полагается.

Я продолжала читать, все больше мрачнея.

«Всегда думайте о нашей Блаженной Деве Марии, жене и матери, и жертвах, принесенных ею во имя любви. Всегда следуйте ее примеру, и обретете Милость Господню».

Ее примеру. Я не так много знала о Деве Марии, кроме самых общих сведений, но этого было вполне достаточно, чтобы вспомнить: она никогда не набрасывалась на Иосифа так, как я на Уина за эти несколько месяцев.

Бедный Уин. Он старался. Правда старался.

И он был неплохим человеком. Конечно, имел свои недостатки и пороки. Но и я не без греха. Как и все мы.

«Все мы не святые, Клер», – напомнила я себе.

Откуда-то из глубины души донесся рассерженный голос матери. Она была в бешенстве.

«Воображаешь, что найдешь кого-то лучше Уина? Так ведь? – визгливо допытывалась она. – Созданного именно для тебя такого прекрасного, что ради него стоит отказаться от всего, что уже имеешь? Выбросить на ветер все, чем ты жила эти десять лет?»

Мать замолчала, а я задумалась над ее речами.

Мы прожили с Уином больше десяти лет.

И каков результат? Что я из этого вынесла? Что получила?

И что отдала?

Неужели долгий срок уже само по себе достижение? Разве сорок тоскливых, унылых, беспросветных лет в браке лучше сорока лет коротких связей, не освященных церковью?

Особенно если такие связи дарят мужчине и женщине накал эмоций, неожиданные вспышки жаркой страсти и знание того рода, какого просто не бывает в долгой семейной жизни?

«Разумеется, долговечность – достижение! – завопила мать. – Если это не так, почему я…»

Я снова погрузилась в письмо.

«Вспомните, – писала сестра Ричард Мэри, – Иисус Христос отдал свою жизнь. Страдал и умер, чтобы искупить наши грехи».

«Бедняга, – подумала я, сворачивая письмо. – Зачем только трудился?»

Мы отвели Джастина поиграть с соседским парнишкой и отправились в район высотных зданий на Конгресс-стрит.

Я никогда не была в мебельном магазине «Век машин». Рик обещал, что мне понравится.

Мне не понравилось.

– Что ты думаешь об этом диване? – кивнул Рик на длинную штуку, обитую букле горохового цвета. – Не совсем то, что я хотел бы, но, пожалуй…

Рик сел на чудовище. Неужели он дальтоник?

– Не знаю, – пробормотала я, – по-моему, ничего.

Это место действовало мне на нервы. Все здесь было слишком дорогое, упрощенное. И уродливое.

– Довольно удобно, – продолжал Рик, проводя ладонью по сиденью. – Плотная ткань. Это важно, учитывая просьбы Джастина купить собаку. Может, стоит подумать о подержанном диване? Проехаться по магазинчикам на Первом шоссе? Будем реалистами: с ребенком, собакой и моим талантом все проливать эта штука прикажет долго жить уже через год…

– Рик!

Собственный тон испугал меня. Продавца передернуло. Покупатель поспешил отойти подальше от нас.

– Что с тобой? – нахмурился Рик, поднимаясь с дивана. – Тебе плохо?

Я попятилась.

– Нет. То есть в каком-то смысле – да. Рик, я просто не понимаю, как легко ты делаешь жизненно важный выбор.

– Покупку дивана ты называешь жизненно важным выбором?

Он не шутил.

– Нет-нет, – прошептала я, хватаясь за голову. – Брак. Я имею в виду твой второй брак. Ты же собираешься снова жениться! На мне! После той боли, что тебе пришлось вынести. Потери Энни. И… Рик, что, если я тоже умру? Или окажусь не той, какой ты меня считал? Или еще что-нибудь? А что будет с Джастином?

Рик даже пальцем не пошевелил. Он с самого начала понял, что в некоторые моменты я терпеть не могу прикосновений.

– Жизнь не состоит из ожиданий, Джинси, – тихо пояснил он, – иначе она проходит впустую. Никто не знает, что случится завтра. Жизнь – это неизбежный риск. И если хочешь быть счастлива, другого пути нет.

Прекрасные слова, но…

– А если ты рискуешь и все же не находишь счастья? – не уступала я.

Рик сунул руки в карманы выцветших голубых джинсов.

– Понимаешь, когда я женился на Энни, мы уже знали друг друга пять лет. После свадьбы Энни забеременела, и моя жизнь, похоже, устоялась, и впереди стелилась гладкая вымощенная дорога. Я был уверен в Энни. Тогда до меня не доходило, что невозможно быть уверенным в жизни. Когда она заболела, я был совершенно выбит из колеи. Мне и в голову не приходило, что один из нас умрет, прежде чем мы станем старыми ворчливыми дедом и бабкой с кучей внучат.