Яна Саковская - Рука об руку

Наша жизнь продолжается, «I get by with a little help from my friends», а его – закончилась. В ней больше не будет никаких изменений. Сейчас я чувствую себя как никогда ближе к нему и к себе, но далее с каждым шагом я буду меняться, со мной будет что-то происходить, а я не смогу поделиться этим с ним. Я буду всё дальше от него.

Меня мутит, и я иду вниз. В гостиной застаю Оливию с серым лицом и пустым взглядом заплаканных глаз. Я, наверное, тоже выгляжу неважно, но при взгляде на неё сердце сжимается. Сажусь рядом и обнимаю.

– Слушай, давай договоримся: если будет сильно накрывать, давай идти друг к другу. Хотя бы первое время.

Она кивает.

– На самом деле, я даже не про него сейчас, а про себя. Прочитав его письмо вчера, я стала кое-что понимать про нас с ним и вас с ним, – она подбирает слова и продолжает. – Я поняла только что, что я всю жизнь, почти сорок лет совместной жизни с ним не могла принять в нём его любовь к тебе. Что все его книги посвящены тебе, и ни одной – мне. Что если бы вдруг перед ним встал выбор, кого спасать, тебя или меня, или за кого отдать жизнь, он бы не раздумывал ни мгновения.

– Да ладно, перед ним бы не встал такой выбор, – отмахиваюсь я от этой идеи.

– Вот именно… – она горько усмехается, и я наконец понимаю, что она имеет в виду. – Ты бы видел, как он начинал сиять, когда ты ехал к нам. И одновременно он в твоём присутствии всегда вёл себя естественно. Я наблюдала много раз, как он, может быть, от смущения напускал на себя какой-то вид, общаясь с разными людьми, а при тебе он полностью расслаблялся. Я осознала сейчас, что я ненавидела это в нём. И получается, что мои слова о том, что я люблю его, были ложью, потому что я не принимала и не любила его в любви к тебе, а любила свой образ того, каким он должен быть.

Признаться, я поражён. Но, похоже, это ещё не всё. Она невесело улыбается и продолжает.

– И когда я не любила его, я в то же время не принимала его любовь ко мне. Я желала какой-то особенной любви и не желала принимать ту любовь, которую он был готов мне дать и давал. А он, сейчас я уже понимаю это, дарил мне очень много человеческой любви. Пусть он любил тебя совершенно нечеловечески, в самом лучшем и полном смысле этого слова, он очень сильно по-человечески любил меня. И я, похоже, давала ему что-то, ради чего он выбирал жить со мной, а не с тобой все эти годы. У вас была какая-то другая связь… Вы каждый познавали своё в мире, а потом встречались, чтобы самым ценным поделиться друг с другом и побыть вместе. Но при этой волшебной совместности у каждого из вас была отчётливо своя жизнь. И, похоже, Виктору был нужен спутник этой жизни, пока вы были отдельно друг от друга, и этим спутником была я, а я этого никак не понимала все эти годы. Вместо того, чтобы любить его таким, какой он есть, я ненавидела то, что он любит тебя. Вместо того, чтобы принимать его любовь, я требовала от него, чтобы он любил меня определённым образом. И вместо того, чтобы узнавать и любить тебя, Амстердам… в общем, ты сам знаешь.

Я усмехаюсь и киваю.

– Но ведь, – она смотрит на меня глубокими ясными глазами. – Ещё ведь не поздно для меня начать узнавать тебя?

Внутри разворачивается что-то тёплое, и я с удовольствием отвечаю:

– Здравствуй, Оливия.

– Здравствуй, Амстердам.

Мы обнимаемся. Когда отстраняемся, она говорит:

– Представляешь, поняв это всё, я чувствую сейчас, что, несмотря на то, что мне шестьдесят, что мой муж, с которым я прожила почти сорок лет, умер неделю назад, – я могу полюбить ещё. По-настоящему полюбить человека и принять ту его любовь, которую он сможет мне дать. И это так здорово…

Она улыбается и несколько мгновений задумчиво смотрит куда-то вдаль, а потом опять поворачивается ко мне.

– Я думаю, что ты прав, Амстердам. Впереди точно что-то есть.

Боль, которая погнала меня из кабинета вниз, отступила, и мне тепло.

– Вот теперь можно, – говорит Оливия, достаёт из кармана флеш-карту и протягивает мне. Я машинально беру и поднимаю на неё вопросительный взгляд. Она делает глубокий вдох и медленно произносит. – Виктор надиктовал «Амстердам». 8 часов 52 минуты его голоса. В письме мне он попросил передать тебе эту флешку, когда мы с тобой помиримся.

Внутри всё сжимается и опять расправляется. Ещё 8 часов и 52 минуты его присутствия. У меня есть ещё немного времени побыть с ним. О боги. Если хочет, Виктор умеет быть эффектным. То есть, умел.

Глубокий вдох и выдох.

– Себе-то скопировала?

– Нет, – коротко отвечает она, смотря в сторону. Мне становится смешно.

– Дурёха. Виктор – писатель. Он умеет ставить сцены. Если бы он хотел передать что-то лично мне, он бы нашёл несколько способов сделать так, чтобы никто об этом не узнал. Если бы он оставил запись мне с просьбой передать тебе, ты бы оскорбилась, и мы бы больше никогда не разговаривали. Он мог бы оставить нам по флешке, но он слишком любил нас обоих и слишком хотел, чтобы мы увидели друг друга и стали нормально общаться. Поэтому такая просьба.

– Теперь, когда ты это сказал, звучит похоже на правду… – пробует улыбнуться она.

– Я скопирую себе и верну тебе флешку.

Она кивает. Слышу стук входной двери: похоже, пришла Марселла. Дожидаемся её появления в дверях.

– Давайте я сделаю свекольный суп на ужин? – предлагает она, проходя с пакетами. – Я всё купила.

Мир балует меня любимыми блюдами и увеличением количества любви, которую я чувствую. Мой ход.

– Марселла, я… – она останавливается на полпути. – Я помогу тебе с супом, а ещё я хочу предложить тебе участвовать в одном деле, которое провалится без твоей интуиции. За ужином расскажу.

***

«Виктор,

Ты был гениально прав, оставив письма и объяснив в них, что значит то, что ты умер. А именно, что ты – умер, но мы втроём – продолжаем жить, а также продолжает жить наша любовь к тебе и твоя любовь к нам.

Но не о твоей смерти я хотел бы говорить сейчас, когда прошло уже больше года.

Я хотел бы рассказать тебе о той жизни, которая происходит с нами. Я так скучаю по тому, чтобы развлекать тебя историями, а потом находить их в твоих книгах, слово в слово – или едва узнаваемыми. Ты бы знал, как я скучаю по живому тебе…

Оливия с осени в Амстердаме. В первое время после твоей смерти она, цитирую, «наблюдала за жизнью в себе и в мире», и делала это, ухаживая за садом. Через полгода она продала мне свою половину дома, оплатила первый уровень обучения в школе флористики и переехала в Амстердам. Недавно прислала Марселле фотографию, на которой они с каким-то пожилым господином в костюме и шляпе катаются на велосипедах. Кататься на велосипеде в костюме и шляпе! Я за них спокоен.

Марселла стала самым важным членом инвестиционного совета. Я не могу так, как она. Я могу послушать человека, почитать его тексты, послушать презентацию и оценить, насколько жизнеспособен предлагаемый им проект, взлетит-не взлетит, а если взлетит, то как долго продержится. Ты бы обращал внимание на слова и показывал, где человек отвечает за свои слова, а где – декларируя что-то одно, старается на самом деле достичь чего-то другого, пусть даже он это не осознаёт. А Марселла невероятна по-другому. Она каким-то образом чует, можно ли человеку, который представляет нам свой стартап, доверить то дело, которое он хочет на себя взять. Она смотрит на любовь, заботу и ответственность человека. Можно сказать, что это непрофессионально, потому что она оценивает личность, соответствие личности проекту, но она ещё ни разу не ошибалась. По каждому проекту, которому мы в итоге отказываем, она записывает видео для кандидата с подробной, очень бережной и сердечной обратной связью. И я думаю, что эти ребята, получившие от неё обратную связь, ещё вернутся.