Лев Голубев-Качура - За что, Господи? Роман

– Я бы хотел, с вашего позволения, – перебил его Кирилл, – взглянуть на схему ДТП и заключение экспертизы по автомашине. Николай… мой зять, у него сейчас не то состояние, чтобы адекватно реагировать на происходящее. Я полчаса назад с ним беседовал – он не помнит подробностей экспертизы…

– Простите… э-э…, э-э…, господин…, как вы сказали Вас зовут?

– Кирилл Владимирович…. Кирилл Владимирович Соколов, – назвал себя Кирилл.

– Так вот, Кирилл Владимирович… Я не имею права знакомить с материалами дела посторонних лиц, а вы лицо для меня постороннее, хоть и говорите, что вы тесть господина… Патина Николая Александровича.

– Но я действительно тесть Николая, а моя дочь, Светлана Соколова, за ним замужем. Я надеюсь, это вы отрицать не будете? И потом, я же не прошу вас показать мне все материалы. Мне достаточно взглянуть одним глазком на заключение экспертизы и схему ДТП, – уже начиная раздражаться, чуть резче, чем он хотел бы, проговорил Кирилл. А чтобы вы не сомневались, что я настоящий тесть Николая и отец Светланы – вот моё удостоверение.

– Нет, нет, что вы! Я совершенно не сомневаюсь, что вы отец Светланы Кирилловны и тесть Патина Николая, но поймите и вы меня правильно…

– Капитан. Не всё, и не всегда, возможно подогнать под требования инструкции. У вас под следствием мой зять…, и я верю ему.

– Так все говорят, – сыронизировал старший лейтенант, вступив в разговор. – Ерлан, да дай ты человеку посмотреть «одним глазком» эти две бумажки…

Кирилл заметил, как он заговорщицки подмигнул капитану, казалось, он этим хотел сказать – это же тюфяк, он всё равно ничего не поймёт. Уважь деревню.

Кирилл мысленно усмехнулся – «Ах, как иногда излишнее самомнение может сыграть с человеком злую шутку».

Капитан, немного поразмышляв, открыл стоящий в углу несгораемый сейф, и достал оттуда папку, на которой было написано – «Дело №».

Глава тринадцатая

СВЕТЛАНА

Она прибежала в больницу, успев к окончанию утреннего обхода. В ординаторской, за своим столом, сидел и что-то писал Виктор Тимофеевич: её наставник, бывший воздыхатель и, вообще – очень даже «ничего», человек.

– Здрасьте, Виктор Тимофеич, – она слегка наклонила голову. Что новенького?

– И ты здравствуй, Красота Кирилловна! – шутливо поздоровался он, и поднял сжатую в кулак руку в знак приветствия.

С опозданьицем Вас, Светлана! Чай, спали сладенько на своей пуховой постельке с молодым-то муженьком? – и пытливо посмотрев на неё, с улыбкой, и немного коверкая слова, продолжил, – что-то ты, сегодня, бледненьки…, и глазки у вас красненьки…. Или случилось что?

– Случилось, Виктор Тимофеевич, такое случилось…, – и, спохватившись, что чуть не проговорилась своему наставнику о Николае, замолчала.

– Светочка, ну, сколько раз просить тебя, не называть меня по имени и отчеству – обижаете! Я, для тебя – просто Витя. – Так, что случилось, радость моя?

– Ну, Виктор… Тимофеевич, – не называйте, пожалуйста, меня так. Я не ваша радость, а… папина и мамина, и…. Она чуть было не произнесла – Николая.

Повисла неопределённая пауза, и чтобы как-то прервать её, Светлана, не смотря в сторону коллеги, проговорила: «Папа приехал. Пока то, да сё…, вот и задержалась. Но я… предупредила заведующую, что задержусь.

Почему она не назвала истинную причину задержки? – она и сама не поняла. Просто, неожиданно, что-то внутри неё сказало – не говори!

Надев халат и переобувшись, она села за свой стол, и стала просматривать истории болезней «своих» больных. У неё, слава Богу, сейчас не было «тяжёлых». Держа в руках историю больной Комковой она, собственно, не видела, что в ней написано, она была далеко отсюда, она была рядом с мужем…

Что же это за напасть такая, откуда она взялась? Они были так счастливы вместе, так счастливы и, на тебе! Всё кувырком. Коля в тюрьме…. Хорошо хоть он там вдвоём, с забавным дедом, а не с какими-то там, ворами и убийцами…. А, я? Одна в пустой квартире, без Коли…. Хорошо, что папа приехал, как чувствовал, что у нас с Колей неприятности…. Господи, спаси и помилуй нас!

Мысли, одна другой грустнее, наполняли голову, не давали сосредоточиться на записях сделанных её же рукой, и слёзы опять навернулись на глаза.

Чтобы скрыть их от постороннего взгляда, и не дать повода к досужим вымыслам, она вышла во двор.

Был октябрь месяц. На удивление – не моросило. День стоял погожий, тёплый день бабьего лета. Ещё не все деревья сбросили пожелтевшую листву, и лёгкий прохладный ветерок, как-бы шаля, нет-нет да тревожил их. А потом, увидев грустное личико Светланы, приблизился к ней, и коснулся ласковой ладошкой щеки: казалось, он хотел сказать – не плачь, всё плохое когда-нибудь заканчивается в жизни.

Светлана, несмотря на горе, поселившееся в её груди, улыбнулась в ответ на ласковое прикосновение шаловливого ветерка. Слёзы, готовые вот-вот пролиться, постепенно высохли и она, чуть успокоившись, вернулась в ординаторскую, к своим анамнезам и кардиограммам.

– Что это вы, Светочка, выбежали, как угорелая? – ненавязчиво поинтересовался Виктор Тимофеевич. А увидев её повлажневшие щёки и глаза, спросил, как показалось ей, с ехидцей: «От счастья плакали…, дорогая? Везёт же некоторым! Не то, что нам „сирым и убогим“», и состроив несчастное лицо, вернулся к своим бумагам.

Впервые Светлана прислушалась, как и, что , говорит её коллега, её наставник. Может быть, сказалось её высокое эмоциональное напряжение, или сегодняшняя повышенная чувствительность к любой фальши, но ей очень не понравилась фамильярность его слов и тон, которым он говорил с ней. Только сегодня, только сейчас, она подумала – как же это я раньше не замечала, какой он противный и злой.

Но чтобы он не решил, что его слова как-то её задели, она, чуть усмехнувшись, ответила:

– Не знаю, не знаю! Вам ли, Виктор… Тимофеевич, – она специально сделала ударение на его отчестве, – обижаться на судьбу. Вокруг Вас женщины так и вьются, так и вьются, и в отделении…, – она постаралась придать сарказм своим словам, – Вас так… уважают! Ну, все, все – и медсёстры, и больные.

И неожиданно для неё он промолчал, он не ответил.

Неужели он не почувствовал сарказма в моих словах – неужели он настолько глуп? – спросила она себя, или…. А вот это «или» её очень насторожило. Она точно знала – он не глуп. Тогда…, почему он промолчал? Почему не ответил ей в своей всегдашней манере человека остроумного, не лезущего за словом в карман…? Почему…?

Не может же под маской доброты и участливости, вечных шуток-прибауток и обезоруживающей улыбки на лице, скрываться злой, мстительный человек? Нет, нет! Не может такого быть, решила она. Я, всего-навсего, ошибаюсь по молодости и отсутствия жизненного опыта. Да, точно – я ошибаюсь! – успокаивала она себя.