Эмили Листфилд - Деяния любви

Прислонившись к открытой входной двери, Сэнди прощалась с последними гостями, которых чувствовала себя обязанной пригласить после похорон к себе домой. По большей части незнакомые друг с другом, незнакомые с Сэнди, они стояли в ее беспорядочно обставленной гостиной в молчаливой растерянности, не зная, как себя вести в такой особой печальной ситуации. Они с жалостью поглядывали на Джулию и Эйли, облаченных в накрахмаленные цветастые платья, и пытались в приличествующих словах выразить Сэнди, как разделяют ее горе, но говорили мало. Сэнди знала, что разговоры начнутся позже: событие обсудят дома за обеденными столами, сообщат по телефону родственникам, посудачат в очередях супермаркета, разберут его со всех сторон, смакуя каждую мелочь, каждую версию, и неминуемое возбуждение будет возрастать от того, что они лично знали действующих лиц, что сами причастны к этому.

– Спасибо, что пришли, – сказала Сэнди медсестре, дежурившей с Энн за два дня до убийства. Именно так она относилась к этому, и если кто-то неосмотрительно произносил «несчастный случай», она быстро и резко поправляла.

– Если вам что-то потребуется, хоть что-нибудь…

– Благодарю вас.

– Девочки остаются с вами?

– Да.

– Как этот человек мог? Как подумаю об этом, так и хочется…

– Да, я понимаю. Спасибо. До свидания.

Она закрыла дверь. Остатки еды и выпивки были разбросаны по всей комнате. Джулия, Эйли и Джон стояли за обтянутым холстиной диваном и смотрели на нее, ожидая, что она скажет, как им себя вести и что делать дальше. Ничего не дождавшись, они начали беспокойно одергивать непривычную одежду и переминаться с ноги на ногу.

– Я рад, что все закончилось, – с надеждой сказал Джон.

– Да? Я думала, что почувствую какое-то облегчение, а ничего не меняется, – ее голос, всегда такой оживленный, звучал невыразительно. Она повернулась к Джулии и Эйли. – Что же вы не скинете эти наряды, переоденьтесь в джинсы.

Она смотрела, как они послушно побрели по лестнице наверх, дожидаясь, пока они скроются из виду, и тогда рухнула на диван. Джон опустился рядом, сильное, мускулистое тело казалось неуклюжим в его лучшем костюме.

– Все нормально?

– Великолепно. Тону в этом проклятом кошмаре и чувствую себя прекрасно, большое спасибо. – Она заплакала, первый раз за этот день, и с трудом подавила рыдания, стремясь сдержаться, взять себя в руки. – Мне все кажется, что Энн войдет в дверь и заберет детей домой. Не могу поверить, что больше никогда не увижу ее.

– Я понимаю.

– Я не знаю, что им сказать. Я не знаю, что делать.

– Ты все делаешь прекрасно.

– Правда?

– Да.

– Тогда почему чувствую себя так, будто во сне бреду сквозь ад?

Наверху, в спальне для гостей, где Джулия и Эйли жили вместе и спали на раскладном диване, они копались на полу в большом чемодане, который три дня назад собрала для них Сэнди, в спешке и растерянности выхватывая из каждого ящика то, что лежало сверху, пока не набила чемодан, поэтому теперь у них было слишком много рубашек и слишком мало брюк, куча носков, но не хватало трусов. Девочки сняли платья и начали стягивать колготки.

– Где папа? – тихо спросила Эйли, когда Джулия помогала ей вытаскивать туфли из сваленной на пол кучи. Она робко потупилась: «папа» было одним из тех слов, которые употреблять не полагалось, хотя точно непонятно почему; у взрослых оно неизменно вызывало смятение и молчание.

– Ты знаешь, где он. В тюрьме?

– Да.

Обе они выбрали и надели полосатые свитера с воротником «хомут», потом аккуратно сложили свои платья и колготки и положили обратно в чемодан – словно хорошие гости, неизменно аккуратные, вежливые, осмотрительные.

– Ты это видела, да? – спросила Джулия.

– Что?

– Видела, как он застрелил маму.

– Я была на кухне. Ты же знаешь, что я была на кухне.

– Нет. Ты вышла. Ты видела. Просто не помнишь, вот и все.

Эйли, смутившись под свирепым взглядом Джулии, помотала головой.

– Я не знаю.

– Он убийца. Скажи это.

У Эйли задрожала нижняя губа.

– Ну давай. Скажи.

Но она не могла.

– Ты дура, что любишь его, – презрительно бросила Джулия, отворачиваясь. – Думаешь, я не слышала, как ты говорила ему тогда ночью, а я слышала. Я все слышу. – Она подошла к зеркалу над туалетным столиком и оглядела собственное отражение. Безупречная форма короткой стрижки удовлетворила ее, она поправила выбившуюся прядь, чтобы придать ей еще большую безупречность.

– Пошли, – сказала она, внезапно оборачиваясь к Эйли. – Пойдем на улицу.

Услышав, что Джулия и Эйли спускаются вниз, Сэнди встала им навстречу, все еще надеясь подобрать слово, жест, чтобы спрятать тот бесформенный ужас, о котором они еще до сих пор не говорили, который никак не именовали. Однако каждый раз прикосновение напоминало ей, что она на самом деле не обладает привилегией родителей – ласка, легкое, мимолетное проявление нежности, которое воспринимается как должное. Каждое прикосновение, наоборот, становилось нарочитым, неестественным и потому слишком заметным. Она слегка придержала Эйли за плечи, потом поправила ей воротник.

– Все в порядке, детка?

– Мы здесь останемся надолго?

– Вы теперь будете здесь жить. Со мной. Со своей старой взбалмошной теткой.

– Навсегда?

– Не знаю.

– Я хочу домой, – просто сказала Эйли.

Пальцы Сэнди невольно стиснули ее плечи.

– Вот что я вам скажу. Завтра мы первым делом пойдем гулять и купим что-нибудь для вашей комнаты. Что вы хотите, постеры с красотками в купальных костюмах? Игрушечных зверей с зеленым мехом? Что угодно. А потом зайдем домой и заберем ваши игрушки и книги, договорились? А я закажу для вас две кровати.

Эйли смотрела на нее, не отрываясь, ожидая чего-то еще, ожидая чего-то совершенно другого.

– Послушай, Эйли, – сказала Джулия. – Пойдем гулять. – Она покровительственно обняла Эйли и подтолкнула к выходу.

– Наденьте куртки, – сказала им вслед Сэнди. – Становится холодно. И не играйте на улице.

– Наденьте куртки? Не играйте на улице? – Она снова села рядом с Джоном. – Откуда только все это берется? Так говорят матери? Я не знаю, что говорить. Как мне хочется, чтобы кто-нибудь научил меня.

– Тс-с-с, иди сюда. – Он притянул ее голову к себе на плечо.

– Что я знаю о детях? – спросила Сэнди.

– Ты всегда великолепно ладила с Джулией и Эйли.

– Но теперь я должна знать, как с ними обращаться.

– По-моему, в туалет они уже умеют ходить самостоятельно.

– Я серьезно. Джон, я беспокоюсь за Джулию. Недавно услышала, как она плачет в своей комнате, но, когда я зашла посмотреть, как она, она притворилась, что читает. Она такая… Даже не знаю, как сказать. Такой стоик: непробиваемое молчание, в которое она замкнулась, нося его с собой везде, всегда, стеклянный колпак недоверчивого, настороженного молчания, искажавший расстояние между нею и всеми остальными. Она наблюдает за мной.