Аннета Ткаченко - Истории четырёх океанов

Поэтому о чем писать в записке она думала пару дней. Решила всё таки остаться милой и любезной девочкой и написала не так лично и открыто всего несколько предложений.

За два дня до отъезда, она была в клубе с подругами, а после не смогла устоять соблазну, набрала его номер и поехала к нему.

Зная, что нарушает рамки приличия, потому как пройти в его комнату надо было через спальню родителей, которые могут проснуться от визита гостьи. Но она так хотела его увидеть, так хотела сказать все, что не написала вчера в записке, что её бы вполне устроило выйди он просто к такси.

Он провел её , борющуюся с икотой и смехом, в свою комнату, заварил ей крепкий чай. А пока он старался не греметь кружками на кухне, она из детских букв, написала на полу три слова «я буду скучать» на ковре возле его кровати.

Чай помог немного, икота прошла, сменившись слезами. Она всё таки не удержалась, обнимала его и говорила, как ей будет не хватать, как он много значит в её жизни. А потом они просто лежали и слушали его песни из плеера, он перебирал её волосы, поглаживал по голове и носом упирался в её висок. Они просто лежали и молчали. Им всегда было о чем поговорить. И сейчас тоже, но почему-то они не говорили друг другу ни слова. Когда начало светать, она вызывала такси и успела уехать за несколько минут до того, как у его отца начал звенеть будильник.

В тот вечер, ей показалось, что все его слова про отсутствие чувств и влюбленности и вся остальная неприятная ересь, которую он выдал под маской безразличия – всего лишь умело разыгранная пьеса. Пьеса о том, что он не хочет казаться слабым, раздавленным, не хочет признать, что также переживает, что так же встревожен и растерян. Эта пьеса под названием « я мужчина» необходима была для его чувства самолюбия. Можно еще тысячи раз прокрутить эти слова в голове и каждый раз спотыкаться об них как об камни. А можно отпустить все к чертовой матери и подумать об этом завтра. В самолете, где-нибудь над безмолвным океаном.

Можно было часами смотреть в окно иллюминатора и прокрутить все, что произошло с той сумасшедшей ночи, когда сценарий к своей жизни начала писать она .

Поезд резко дёрнулся и медленно начал движение. Четверо девушек побросали все сумки и, прижавшись к окну, искали глазами тех, кто пришёл их провожать. Сцена была очень эмоциональна c двух сторон. Внутри поезда все с изумлением слушали хохот и крики девчонок, какие-то странные жесты и движения, и ещё больше все смотрели на странную группу людей, что на перроне махали платочками, танцевали совершенно не понятно что, складывали руки к голове, изображая ими сердце, вытирали слезы, допивали шампанское, пытались не отставать от уезжающего состава…

Он стоял вдалеке от всех. Простой, невысокий чёрноволосый парень в чёрной куртке. Прятал свои коротко подстрижены волосы и свой взгляд под кепкой. Он не кричал. Ни танцевал. И уж тем более, не махал носовым платочком в такт «маршу Славянки», под который уходили поезда с вокзала в этом направлении. Он стоял и смотрел. Когда поезд начал двигаться, а толпа потянулась за ним, растянувшись караваном вдоль поезда, он тоже медленно пошёл. Кто-то занял свои места, кто-то начал расставлять сумки, доставать сменную одежду или еду.

Но она кинулась в тамбур и достала телефон. Ещё полминуты он шёл наравне с окном и смотрел на неё. Она ждала его звонка, что он запрыгнет на подножку и проедет одну станцию с ней, а потом проводник, толстая незамужняя дама бальзаковского возраста, высадит его на следующей станции. Все понимая и уважая этот вполне романтичный поступок, – не скажет ни слова, а потом принесёт чай, рыдающей всю дорогу у окна, девушке.

Она ждала, что он сейчас наберёт и скажет, что он был дураком, и как он её любит и как жалеет, что она всё таки должна уехать. Как будет её ждать, здесь на перроне, в аэропорту, в скайпе, во снах…

Перрон заканчивался. Поезд вёз её в даль, и давно его голова скрылась из виду. А она всё сжимала телефон и ждала. Вышли первые курильщики. Тамбур окутало туманом, и тут зазвонил телефон.

– Да!!! – закричала она так, словно молчала всю жизнь ради этого момента.

– Я отдам ключ твоей маме. – произнес он рассеянно, как будто выдавливая слова

– Оставь у себя. Потом отдашь мне. У неё есть мои ключи. – ответила она, словно они должны встретиться через неделю.

– Я не уверен, что смогу – как-то тихо сказал он , и она почувствовала горечь во рту. В солнечном сплетении стало жечь, потому что уже знала, что он скажет именно так. Потому что она не хотела слышать эти слова, пока не сядет в поезд. Пока не надо будет смотреть в его глаза и не знать, как убежать, как не разреветься, не заорать, не дать ему пощечину, не расцеловать. Мужчины редко умеют прощать расстояние и время. Им надо здесь и сейчас. Женщины сами их избаловали, немедленно выполняя прихоти, пуская сразу в запретное. Сами позволили однажды им не ждать, а получать все сразу. Сами однажды не смогли дождаться. Медленно просчитав до пяти, пытаясь хоть как-то успокоить голос, она ответила:

Хотя бы не ставь перед фактом. Будь честен, я пойму! – и повесила трубку.

Вагон мерно покачивался, табачный дым всё ещё окутывал тамбур, но вдруг стал маленьким, как спичечная коробка. Она почувствовала себя тем жуком, которого в детстве засовывала в коробок, поспешно вытряхнув на пол все спички. Стало тесно дышать, трудно стоять, взявшись за ручку двери, всматриваясь в мелькавшие за грязным окном маленькие дома окраины города, она подумала о человеческом тщеславии и гордыни.

Она всегда верила в любовь. Всегда спорила с противниками фразы « и жили они долго и счастливо», что так бывает не только в кино, что жизнь это больше, чем хиппи энд и титры на горизонте. Что есть в жизнь великое чудо – любовь. А она верит в чудо.

Все полтора года она была уверена, что он будет всегда рядом. Что можно говорить с ним часами по ночам, выговаривая все бесплатные минуты со своего телефона, потом с его, а потом еще с родительских. Можно ходить с ним под руку, устраивать шуточную свадьбу в пиццерии на первое апреля, получить от него колючку вместо первого цветка, детскую игрушку юлу вместо валентинки. Впервые отвести на каток, учить кататься на коньках, бесконечно перебирать его запутанные волнистые волосы, лежа на диване, смотреть мультик про панду, ходить среди ночи через дорогу на заправку, потому что она круглосуточная, а разговор душевный. Плакаться ему, когда очередной роман дал трещину. Ревновать к его попыткам завести собственные отношения, слушать его музыку из одного наушника, не разговаривать несколько месяцев, а потом молча переписываться всю дорогу, сидя напротив друг друга и молча смотреть в глаза, не отдавать неделю его свитер, которым он согрел в слишком холодный осенний вечер.