Борис Мир - Present Perfect Continuous

На этом берегу купающихся нет. Мы уселись на траву возле ивы.

– Ты там купался? – спросила она.

– Пару раз. А что?

– Ты мог там задержаться?

– Если бы захотел.

Она улыбнулась:

– Ты спешил? Из-за меня?

Я молча склонил голову, глядя ей в глаза и не улыбаясь. Ее лицо было совсем рядом. Оно было красным – но может быть, от солнца: на лбу у нее несколько капелек пота, – я вытер их ладонью.

– Знаешь, а ты неплохо сложен, – говорит она и, как на том берегу, снова касается моего плеча. И тогда я крепко обнял ее, прижал к себе:

– Оля! Олечка! – голова пошла кругом: исступленно стал целовать ее. Шею, плечи…

Нет, грудь не целовал – она тихо сказала:

– Пусти. Не надо: а то я сейчас расплачусь.

И я сразу опомнился. Отошел к дереву, встал спиной к ней. Сердце бешено колотилось. Я готов был убить себя.

И вдруг почувствовал, как она прижалась лицом к моей спине:

– Не пугай меня больше, слышишь? Ну, зачем ты так?

Я повернулся к ней:

– Прости! Я…

– Не надо. Успокойся!

– Я…

– Да, я знаю. Знаю.

Я сразу прыгнул в воду и нырнул: вода успокоила меня. Плыл под водой, сколько можно было, и когда вынырнул, она сразу поплыла следом. На обратном пути я все-таки в какой-то момент растерялся. Она видимо заподозрила это:

– Помочь?

Я отрицательно мотнул головой: если взять себя в руки, все будет нормально. Старался дышать спокойно и не суетиться без толку. Главное, не паниковать – осталось немного.

Берег был уже близко. Попробовал достать дно, но было еще глубоко. Еще метров десять, и я встал на ноги. Уф!

Мы вылезли и улеглись на песке. Солнце хорошо припекало.

– Оля, – сказал я ей, – ты – очень хорошая.

– Очень?

– Да. Ты самая лучшая.

– Я знаю. А ты – глупый.

– Да еще какой!

– Ты – самый, самый глупый.

– Правда?

– Нет! – она засмеялась и легонько пожала мне пальцы. – Мы оба глупые.

Но я чувствовал, что мне еще трудно говорить с ней как будто ничего не случилось. Задымил, потом схватил аппарат, стал снимать ее.

Снова залезли в воду. Далеко на этот раз не заплывали. Потом я нырнул несколько раз и, выскочив, стал снимать ее в воде. А она никак не хотела вылезать: пришлось крикнуть, что есть уже хочется.

Вверху, за кустами, сразу небольшая поляна, а за ней уже начинается настоящий лес. Вошли в него, а минут через десять вышли еще на одну поляну, заросшую золотыми купавками. Я начал их собирать.

– Зачем? Желтый цвет – к измене.

– Разве? Желтый цвет – самый радостный. Ты, оказывается, суеверная.

– Жутко!

Я бросил сорванные цветы:

– Сыро здесь. Пойдем дальше.

Расположились мы на третьей, совсем крохотной полянке. Она расстелила салфетку и разложила все, я открыл консервы, откупорил бутылку. Рислинг налили в кружки, – он приятно горчил. Как всегда на воздухе, все казалось необыкновенно вкусным.

Я отяжелел. Достал сигарету и задымил, привалясь спиной к дереву. Она собирала остатки еды и, завернув, засовывала в портфель.

– Половина осталась. Куда мы столько набрали?

– Потом съедим. Брось – не суетись, отдохни лучше: успеем убрать.

Оля села рядышком.

– Тебе нравится здесь?

– Да. Тихо как!

– Наелся?

– Даже чересчур! Аж в сон клонит.

– Клади сюда ко мне голову и спи.

Я положил голову ей на колени, закрыл глаза, – но не заснул.

– Феликс!

– А?

– Тебе хорошо со мной?

– Да: удивительно!

Она наклонилась ко мне – и вдруг начала что-то рассматривать.

– Феликс!

– Да?

– Ты знаешь: а у тебя – седой волос. А вот еще.

– Ну, и что? Пора.

– Тоже мне старик нашелся! Сколько тебе годков?

– Тридцать пять.

– Ай-яй-яй! Обманывать девушку – так нехорошо, так нехорошо! – она улыбалась, явно считая, что я разыгрываю ее.

– Приедем – паспорт покажу, хочешь?

– Ты что: серьезно? Тебе же не дашь.

– Рожа младенчески глупая.

– Глупая – это точно: ужасно! – она наклонилась снова, поцеловала меня. – Лежи, лежи – не убирай голову. Чудак ты: мне ведь все равно, сколько тебе. А знаешь, папа у меня тоже – выглядит моложе своих лет.

– Он кто?

– Юрист, адвокат. А мама – в молодости играла в театре, потом из-за нас, брата и меня, бросила.

– И кем сейчас работает?

– Она больше не работала: папа всегда очень хорошо зарабатывал. И брат стал юристом, работает во Внешторге. Сейчас опять укатил за границу.

– А: он старше тебя.

– На девять лет. Он уже даже женат второй раз.

– Дети были от первого брака? – не удержался я.

– Нет. У него и сейчас их нет: он пожить любит, для себя. Я его первой жене иногда звоню; ее и родители мои любили. Жаль, все-таки, что у них не было ребенка: может быть, тогда не разошлись бы. Как ты думаешь?

Я пожал плечами: мы вышли на опасную тему, и отвечать на этот вопрос слишком не хотелось. Снял голову с ее колен, стал закуривать. Когда сделал первую затяжку, услышал ее другой вопрос:

– А ты…? Ты – был женат?

– Да. Был, – ответил я, бледнея.

– Долго?

– Почти восемь лет.

– И…?

– Да. Дочь. Вот так!

Небо постепенно затягивалось неизвестно откуда появившимися облаками. Оля молчала. Я улыбнулся, не очень-то весело:

– Ну, вот! Теперь ты знаешь.

Она смотрела широко раскрытыми глазами и продолжала молчать.

– Как бы дождя не было, – сказал я. – Поехали домой!

– Купаться больше не будем?

– Если хочешь. Я – нет.

– Тогда и я – тоже.

Мы молча собрали и уложили в портфель оставшуюся еду и пошли к пристани. По дороге я наткнулся на сорванные мной купавки: они уже завяли. Молчали и когда ждали на пристани.

Настроение было испорчено, безнадежно. Тот – я, которым был до встречи с ней и который уходил, когда появлялась она, и покорно плелся за мной где-то далеко сзади, так что его не было видно, а рядом с ней шел я другой: спокойный и уверенный, интересный и остроумный – нормальный счастливый человек, – оказывается, на самом деле был за спиной у меня. Я ошибался: он никуда не уходил. Он взял и подсунул мне тот вопрос о ее брате, который не следовало задавать, не рискуя вызвать ее мысль, почему я это спрашиваю. И он снова вошел в меня, отодвинул меня другого – felix’а, вновь сделал собой. Это произошло в ее присутствии, оно не только не помешало – наоборот: она сама пустила его своим невольным вопросом. Сейчас она и я – прежний, со своей бедой, обидой и тоской; со всем, что произошло со мной – оно опять отчетливо встало перед глазами: стоило потянуть кончик нити, и клубок начал разматываться. Я слышу:

– Феликс, тебя к телефону: твой па… – Нет!!! Только не это, не сразу, не сейчас: самое начало – самое, самое страшное. Потом! Неимоверным усилием я не пустил его: полезли другие воспоминания. Пусть – лучше они, чем то; то – потом!

К пристани подошел большой экскурсионный теплоход, набитый людьми, – к моей досаде: я предпочел бы «комету» – побыстрей добраться до Северного порта, и оттуда к ней, забрать свои вещи и исчезнуть, пока я буду такой. Не хочу, чтобы она видела меня таким – прежним, ненавистным мне самому. Когда он отступит, я снова появлюсь перед ней – каким она знала меня, и смогу рассказать ей все о себе.