Александра Нюренберг - Превратись. Первая книга

Когти коснулись зеркала, войдя в него на миллиметр, и в зеркале затрепыхалась новая надпись.

Господин, желать ли Твоя извлечь

запоминающее устройство

со всем, подобающим моменту, бесстрастием

и, соблюдая правила безопасности, соблюдение коих

гарантирует Тебе

и Твоему презренному устройству упомянутую безопасность?

Дьявол ухмыльнулся и, мысленно чертыхнувшись, причём ему пришлось отправить обещалку и все обещалки непременно на свой адрес, прохрипел приятным профундо:

– Валяй.

Изображение задрыгалось, и Дьявол увидел, как из зеркала высунулась крохотная белокурая голова на тонкой шейке. Когда фигурка вышла из мертвенной глади зеркала по плечики, он аккуратно перехватил их двумя когтями и вытянул куколку из смыкающейся, как налитый в чашку мёд, поверхности.

Он поставил куколку перед собой на подлокотник кресла и посмотрел на неё так, будто впервые видел такое чудное создание. Край его заросших чёрными завитками губ дрогнул в неподобающей этому почтенному зрителю растроганной усмешке. Куколка выглядела крохотным подобием человека, хотя легко помещалась в кулаке Дьявола.

Она крепко стояла на ножках в летних вязаных сапожках и бесстрастно пялилась перед собою. Спокойная и неживая, она казалась аккуратисточкой. Круглая головёнка в шлеме гладких светлых волос, приглаженных на косой проборчик, намекала на чистоту помыслов. Голубое платьице в обтяжку было на тон темнее сапожек.

Дьявол нагнулся, словно пытаясь попасть в поле зрения её единственного глаза, помещённого над переносицей, но неподвижная глубина этого озерца, прикрытая густыми русыми ресницами, не взволновалась, зрачок не сузился от намерения рассмотреть визави и не расширился от упавшей на неё тени. Беленькая и тихая, она помалкивала себе и не пошатывалась от груза мыслей и сомнений, (о, да – и сомнений), взваленного на неё сатаной.

Дьявол полюбовался крохой и осторожно сунул соучастницу преступления в кармашек потёртого и уютного френчика, тесноватого для его могучей грудной клетки. Он подошел к двери, весомо и беззвучно ступая лосиными копытами. (Штанов он не носил, предпочитая натуральный собственный мех, густой и чёрный, лишь кое-где побитый сединою и отчасти – молью Иридиас, с которой воевать бесполезно.) Зеркало, покинутое им, безнадёжно тускнело в углу комнаты, и гасла надпись:

Господин, если Твоя желать

абсолютно безопасно отключить…

Взявшись за дверную ручку, он помедлил и вытащил из френча куколку, деликатно ухватив её за хрупкую талию. Грабитель мутно и с раздражённым восхищением помотал башкой с рогами.

– Ишь ты. – Бормотнул он.

Полюбовавшись на то, как она, прямая, бесчувственная, светловолосая, смотрит на него и сквозь него без малейшего страха, он снова заключил её в крепостной замок своего кулака, сомкнув пальцы, твёрдые и поросшие проволочным волосом. Ни шевеления, ни звука протеста. Дёрнув на себя дверь, похожую на дверцу холодильника, (теперь такие во всех учреждениях), он вышел.

Гигантская птица летела сквозь чёрный мир, полный золотых шаров, источающих неистовый свет или тёплое сияние. На мягких перьях птицы, как в седле, сидели двое и разговаривали. Черноволосая, с овальным белокожим лицом Богиня Юго-Западного ветра задавала вопросы. Волосы её растрепались, хотя несколькими часами ранее ласковая и заботливая Рука уложила их, следуя сложному, почти архитектурному замыслу. Острая заколка из золота торчала в тяжёлом спутанном узле. Таков был и её характер – разом и созидающий, и разрушительный. В её новых делах всегда прятался элемент разрушения, а то, что она уничтожала, было обречено возродиться. Нельзя сказать, что таковы, мол, все Богини Юго-Западного Ветра. В мире всегда одна такая, ибо природа ветра не меняется с той секунды, которая казнит вечность и начинает Время.

Она родилась в одиннадцатый месяц Чёрной Лошади, пришедшийся, в свою очередь, на Зеркальный Год из четырёх цифр, отражающих друг друга. Таким образом, она была предназначена стать тем, кем стала – женщиной с растрёпанной гривой волос и на редкость чётким, организованным мышлением. Драгоценные камни ярко светились в этой гриве и меркли изредка: свитые в клубок змейки прикрывали глаза.

Раз в семь лет встречалась эта чудачка со своим мужем и единственным другом (эти две редкости соединялись в одном лице) на крыле могучей птицы, парящей между мерцалок, окон и швов мира. Она угощала его вином. Дел у Богини Юго-Западного Ветра слишком много, чтобы она успела обзавестись многими друзьями, а тем паче, мужьями. Этот был её законный.

Высокий и широкогрудый, как бык, с выпуклым лбом, он не производил впечатления человека грубой силы. Его тело отличалось особенной стройностью, как если бы он всегда парил в воздухе. Терпелив, но несколько недоверчив: вот его возможная характеристика. (Если бы ей потребовалось облечь в слова своё впечатление о нём.)

У таких, как её перманентный супруг, всегда на каждое незыблемое правило есть одно исключение, и за ним тоже такое водилось. Он безгранично доверял ей и, солги она ему в его всевидящее око, что кругом пусто, в то время, как вокруг чёртова дюжина летающих чертей, он бы поверил жене и умер… среди клубящихся чёрных перьев, конечно, и с проржавевшим ножом в левой руке – (его всегдашним оружием).

Глядя своим единственным глазом, расположенным внизу крепкого смуглого лба, прямо над переносицей, он улыбался ей. На вопрос – Любишь её? – он бы ответил мгновенно, без той смущённо-циничной ухмылки, неизбежно оскверняющей лик мужчины, когда ему задают такой вопрос. Розовые, сильные в поцелуе и в словах правды губы открыли в те неотмеренные мгновения улыбки острые треугольные зубы, белые, как у кота, страшные, как у молодой акулы. Он любил, и это было единственной отрадой в нелёгкой жизни Бога Севера.

Вернее, он сам был Севером, если вы понимаете, о чём я. Убей его Враги Жизни, и мир бы обрушился. Да, этот простой с виду парень был краеугольным камнем мироздания. Во всяком случае, одним из таких камней.

Мускулистый торс, лоб мыслителя и проницательный глаз – всё в нём наводило на мысль, что на таких парнях держится вселенная. Защитник Жизни – вот его другое имя. Впрочем, манеры его вовсе не были столь же просты. Непритязательны, это да, но природный такт устанавливал ту грань, за которую простота не переходила, во имя Простоты более великой, более значительной.

Недаром Чувство Меры назвали свойством божественным ещё в те времена, когда боги и на свет не родились. Многие полагали, что оттого-то они и появились.

Словом, он был красив и добр. Чего ещё можно требовать от мужа? А если ты сама добра, то знаешь меру высшей мудрости – принимай с благодарностью весь мир, а если отыщется что-то получше остального, бери, как незаслуженное, и радуйся со смущением в сердце.