Александра Нюренберг - Превратись. Первая книга

Теперь крики были полны торжествующей ярости.

Но за что?..

Оставляя за собой розовый тоннель и ощущая вкус собственной крови, а вкус собственной крови ужасен, Веда медленно пробивалась сквозь отяжелевшую воду. Тело стало неподъёмным и глупым, точно Бог не продумал его во всех подробностях.

Она знала толк в возмездии. Это за птицу – сказала акула себе.

И хотя первым намерением рыбы было – выброситься на ближайший берег, освободясь от раненого тела, ставшего чужим, как кандалы, она подавила приступ паники.

Принимать человеческий облик было бы ошибкой и непростительно глупой. Рана, опасная для акулы из вида лисиц, станет смертельной для женщины из рода человеческого.

И её повело чутьё.

Миновать слой серного газа в западной части под нависающими подводными хребтами было первой задачей слабеющей акулы с помутившимся сознанием. Там хранились под саркофагом стратегические запасы дометеоритной Сурьи. Кроме того, сероводород, отпугивавший ныряльщиков, на этой глубине, и впрямь, опасен.

Морской домовой, наспех приняв образ конька с мужской головой и атлетическими плечами, тревожно выплыл навстречу невиданному здесь существу, брови стража смешно хмурились. Рот двигался, он что-то дожёвывал, тревожная весть о чужестранке оторвала его от завтрака.

Акула подумала, что НН терпеть не может мужчин, которые, что-то дожёвывая, вступают в беседу, но болезненный, уже бредовый смешок, родившись в мозгу, погас. Она только шевельнула страшным носом, и Домовой, всё поняв, отплыл, с сочувствием поглядев на раненого багажника. Помощи он не предложил, прекрасно зная, что ничем помочь не может, но зато подтвердил взглядом выбранное направление и оставался в оградительной позе на границе сероводородной области, пока хищная тень не скрылась в толще морского стекла.

Тоннели в воде вдоль побережья привели к подводному плато, по которому текла подводная река, не смешиваясь с окружающей водой.

Домашний проливчик пригрезился изнемогающей акуле, и даже человеческая фигура – та виделась из воды призрачной и двоилась. Это была фигура белоголовой женщины в сером узком платье и чёрных туфлях. Отложившая свою смерть, как откладывают птицы будущую жизнь в плотной скорлупе небытия, городская ведьма находилась в состоянии лихорадочного ожидания.

«Она знала свой долг», с бесчувственной усмешкой повторяла она себе. Сейчас она видела что-то, плывущее к берегу.

Зрение её, видимо, стало утрачивать обычную пронзительную остроту, ей показалось, что плывёт человек. Немного спустя она убедилась, что ошиблась – это была всего лишь очень большая рыба.

Потускневшая от боли плакоидная чешуя не мешала увидеть, как красиво было животное до того, как попало в переделку. Мириады каплевидных, покрывавших гибкую плоть убийцы чешуек в обычное время сливались в одно целое, как хороший тональный крем. Сейчас рыба выглядела, как встопорщенный обиженный ёжик.

Ведьма вошла в воду по колена, не подбирая серой юбки.

Без опаски она приблизилась к приподнимаемой приливом акуле. Одного взгляда оказалось достаточно. Плавник был повреждён у основания.

Белые волосы не сползли по плечам, когда ведьма наклонилась к бедной рыбе. Лиловые глаза не потемнели от сострадания. Она и не прикоснулась к ране.

Когда она вышла из моря, серый подол почернел, с него лилось струями. Она шла прочь и с каждым шагом уходила под землю. Белая макушка скоро скрылась под взгорками травы.

Вернулась она с коробочкой и кувшинчиком. Вылила что-то в воду перед острым рылом акулы и высыпала горсть сухой ароматной пыли.

Едва окрасившаяся в травяной оттенок вода мягко обволокла основание плавника и проникла через полуоткрытую пасть в нутро рыбы, та оживилась, дёрнулась и, извернувшись в воде, маленькими золотистыми глазами встретилась с лиловыми глазами ведьмы.

Сквозь гладкую белизну поддельной молодости – изрезанное морщинами, как растрескавшаяся терракота, – увидела Веда лицо.

Каждая складка обозначала тайное знание, словно человеческий мозг чудовищным образом был вынесен наружу, и ему поспешно придали вид приятного лика человеческого. Таково внутреннее лицо ведьмы, скрытое от обычных глаз. Когда ведьма исполняла свой долг, все страдания, принятые ею на себя за долгие века существования, могли быть увидены и сочтены.

В бреду всё это мучило морскую тварь. Женщина не отстранилась, когда рыло с остроугольной пастью оказалось в непосредственной близости от её устало опущенных рук с крупно вылепленными природой фалангами пальцев, слабо шевелящихся в воде. Нежная с виду, а на самом деле грубая от снадобий, частенько содержащих яды, женская рука коснулась грубой, как наждак, акульей плоти.

Спустя пару минут океаническая нечисть очухалась немного. Прибой, милосердно пропускавший сквозь жабры саму суть движения, вскипел, когда акула задёргалась и вильнула лисьим хвостом.

Так, стало быть, она уже готова выслушать урок.

– Какая-нибудь из морских неразумных птиц… – Говорил голос низкий и гулкий, но неуловимо слабеющий в глубине сознания рыбы. – Не трогай…

(Ведьма говорила о гнездовье лебедей, устроивших себе приют на острове посреди малого моря.)

Ничуть не веря незнакомой акуле (или женщине), ведьма, наклоняясь и заглядывая пациентке в глаза, взяла с неё слово не трогать лебедей, у которых сейчас маленькие.

(Речь шла об армии Амазонок, потерпевшей поражение в битве при старинном становище в степи. Когда враги загнали их к побелевшей от сострадания синей бухте, те бросились в волны, посвятив свои души воздушной стихии так поспешно, что иной потом избрать не могли. Видимо, и не хотели.

Это старая история, в которой составными частями были Предательство и Любовь. Преследователи не избежали той же участи. Не в наказание, конечно, как они подумали, но, разумеется, ради Равновесия, дабы не вымер лебединый род на Малом Море.)

Веда, конечно, попыталась придать своим маленьким хитрым глазкам почтительное выражение – мол, о чём тут говорить. У неё вообще от радости, что Обошлось, трепетало всё тело, из которого был изгнан мерзкий призрак боли.

Куда забавней оказалось другое требование ведьмы. Акула потупилась и охотно пообещала взглядом, что она, конечно же, всё сделает… то есть, не сделает .

Легкомысленная рыбина, пожалуй, тут бы хихикнула, но мешали жабры.

И всё же ведьма отчётливо расслышала человеческий смешок, который тотчас замер, будто кто-то осёкся от неуместного веселья.

От души пожелав своей исцелительнице найти замену, которую та тщетно призывала, акула, в голубом нимбе выздоровления, удрала, воспользовавшись изменившимся течением.

Ведьма проводила взглядом рыбу и повела белой головой в старомодном жесте укора. Только ей было ведомо, что день не закончится, а требование будет нарушено. К чему это приведет беспечную морскую тварь в любом образе, да и не только её, лучше не думать. «А ну вас… Делайте, что хотите».