Елена Петина - Полёвка

Если ты ничего не сказал, то опровергать тебя никто не станет, не будут и смеяться. Когда я что-то предлагала маме, делилась своими наблюдениями или идеями, реакция ее всегда была примерно одинаковой – она говорила «прям» или «фи», искажая при этом лицо. Подрастая, я все реже и реже делилась с ней своими мыслями, боялась ей рассказать о том, что чувствую внутри, что беспокоит меня, какие страхи преследуют меня, не решалась говорить и об отношениях с одноклассниками. Иногда она и вовсе игнорировала мои вопросы, делала вид, как будто не слышит, что задаю их ей. Поэтому я и была молчаливой обыкновенной мышью, застенчивым, неуверенным в себе ребенком. Вдобавок ко всему у меня были серые глаза, не голубые, не синие, а именно серые, как шерстка у мышки полёвки. Цвет своих волос я тоже не могла никак определить и не белокурые и не русые. По характеру телосложения я была меньше всех своих сверстниц. В отличие от них в свои тринадцать лет я не могла, как они похвастаться грудью. Глядя на них можно было изучать анатомический процесс взросления и перехода от девочки к девушке. Что нельзя было сказать обо мне. Мне казалось, что я была не складной и по-мальчишечьи худощавой: руки весели как плети, которым я никогда не находила места, шея была слишком длинной, ключицы некрасиво выпирали, все было не так во мне. Даже имя, иногда мне в голову приходила мысль, что мама вовсе и не подбирала его для меня, а назвал просто и коротко – Аня, всего три буквы. Одевалась я тоже как мышь, раз в пару месяцев мама брала меня с собой в ближайший секонд-хенд, и из огромного вороха одежды мы выдергивали с ней, что подешевле. Как и с косметикой, я не понимала истинного предназначение одежды, мне казалось, что она должна лишь прикрывать ногату тела и согревать, не о какой красоте, которую могла придать одежда человеку, и мысли не было.

Училась я хорошо, но не была отличницей, по причине того что никогда не дарила учителям конфеты и шоколадки, деньги им на подарки сдавала в самый последний момент, от добровольно-принудительных посещений всем классом театров, цирков и прочих представлений мне приходилось отказываться, раздражая тем самым классного руководителя. Также я не пользовалась услугами репетиторов, которые были, чуть ли не обязательны для всех без исключения. Не могу сказать, что мне нравилось учиться, и было большое желание узнавать что-то новое, нет, просто нечем было заняться после уроков. Гулять по улицам нашего района было как минимум опасно для жизни, да и делать там было особо нечего, иногда по вечерам мы с мамой садились перед телевизором и молча, смотрели сериалы, а после расходились по своим кроватям. Поэтому после школы, мне ничего не оставалось, как скрупулезно зубрить учебники, не упуская из виду ни одну мелочь, мне нравилось решать наперед, еще не по пройденным темам задачи и уравнения, я видела в них какую-то особую, понятную только мне красоту. Когда я получала правильный ответ, то чувствовала удовлетворение, чем сложнее было упражнение, тем удовольствие было выше. Сочинения по литературе я писала не менее дотошно, чем решала математические задачи, прежде чем переписать все в чистовик, я подолгу думала над каждой своей мыслью, тщательно обсасывала, словно карамельку каждое слово в нем. Ведь сочинения и эссе были для меня единственным способом поделиться своими мыслями и наблюдениями.

Книг в доме не было, но их отсутствие полностью компенсировалось школьной библиотекой, современных писателей там не было и в помине, как не было и фантастики и ужастиков, столь любимые подростками. Зато здесь находились добротные тяжелые тома Тургенева, Пушкина, Куприна, Чехова и прочих классиков русской литературы, читая их, мне казалось, что я приоткрываю ширму чего-то запретного, взрослого и неизведанного, что глубина, описанных ими чувств, которые переживают герои чересчур сильна и крайне неправдоподобна, что в реальной жизни такого не бывает, что все это, конечно же, выдумки. Особенно тревожно становилось после прочтения «Темных аллей» Бунина. Этот небольшой томик мне удалось тайно утащить из библиотеки, в нем было много запретного, шокирующего, каждый рассказ вызывал массу вопросов, на которые я искала, но так и не могла найти ответа, неужели все так беспросветно в этой жизни? Что в ней нет места настоящей любви? И что есть любовь вообще? Всегда ли любовь трагична? Описанные внутри и других книг истории были сложны для моего детского понимания, у меня возникало множество вопросов, которые никому я не осмеливалась задать. Книги заканчивались быстро, часто бегать в библиотеку мне было стыдно, вдруг кто из одноклассников увидят, что беру книгу не по школьной программе, засмеют. Поэтому один и тот же томик я перечитывала по несколько раз, и неважно нравилось мне содержание или нет. В своих фантазиях я продолжала короткие рассказы «Темных аллей», дорисовывала словесные портреты героев, конечно же, исключая слишком уже откровенные рассказы в сборнике. Я хранила его под матрасом, он был моей маленькой тайной.

Друзей и подруг у меня не было. Мальчишек в нашем классе и да вообще я сторонилась, побаивалась, они вызвали во мне испуг, резкими и грубыми движениями, также мне не нравилось в них настойчивость и излишняя самоуверенность, они всегда держались вместе, как стая брошенных волчат, что делало их еще сильнее. Что касается девочек нашего класса, то их можно было разделить на несколько групп: первая группа – это четыре девочки, которые дружили между собой и никогда никого не брали в свою компанию. Они были из обеспеченных, благополучных семей, каждый день на большой перемене, садясь на подоконнике в холле, доставали из своих рюкзаков по целлофановому пакетику с различными сладостями, и остальным ребятам, включая меня, приходилось только догадываться какие конфеты и шоколадные батончики там находились. Во вторую группы входили три девочки, они состояли на учете в детской комнате полиции, ходили слухи, будто они нюхают клей с парнями из девятого класса и уже целовались по-взрослому в губы. Проходя мимо этой компании, я всегда опускала глаза и прижимала руки ближе к телу, стараясь, стать как можно не заметнее. Они не боялись никого, даже социального педагога. Была в нашем классе и отличница – это третья группа. Отличница дружила с троечницей, не оттого что хотела ей искренне помочь и подтянуть ее по всем школьным предметам, а из-за того что была страшной и носила массивные железные брекеты на зубах. В свою очередь троечница была еще уродливее своей подруги, и на фоне троечницы отличница внешне выгладила не такой ужасной, как была на самом деле.

Отец не принимал в моем воспитании никакого участия, собственно как и мать, он что был, что его не было. Он часто выпивал, а вскоре после ухода мамы и вовсе спился. Мама хоть как то контролировала этот процесс: в день получения зарплаты стояла вместе с ним в очереди в бухгалтерии, чтобы мой отец не пропил получку по дороге домой, не обходилось и без драк и криков, моральные нравоучения и слезы тоже были. С тех пор как ушла мама у него появилась полная свобода для собственных действий, казалось, он даже не задавался вопросом, куда она пропала, как будто, так и должно быть, нет ее и все. С того самого дня как покинула нас мама, он проработал слесарем еще чуть более полугода, затем его выгнали, и он начал со своими бывшими коллегами таскать старые трубы и сдавать их в металлом, когда трубы закончились, в ход пошло наше имущество, сперва был сдан в ломбард наш старенький телевизор, затем пропал утюг, электрический чайник и даже мясорубка.

Читать дальше