Николас Эванс - Заклинатель

Энни почувствовала, что груди ее полны молока, и подумала: может, разбудить и покормить? Грейс в этом возрасте была такая беспокойная, при каждом кормлении хныкала, словно ей не хватало материнского молока. Кончилось тем, что уже к трем месяцам была на искусственном вскармливании. А этот ребенок с первого раза стал спокойно сосать, и так умело, как будто давно уже этим занимался. А насытившись, тут же засыпал.

Энни взглянула на часы. Почти четыре. Через час Роберт и Грейс выезжают из Нью-Йорка. Она могла бы вернуться в дом и немного поработать, но, подумав, решила отдохнуть. День и так прошел неплохо: статья (совершенно непохожая ни на что из того, что она делала раньше) продвигалась успешно. Лучше она пойдет взглянет на лошадей, пасущихся на лугу за прудом. А когда вернется, малыш уже наверняка проснется.

Тома Букера похоронили рядом с отцом. Энни узнала об этом из письма Фрэнка – он послал его в Чэтхем. Энни получила письмо в последнюю среду июля, когда жила здесь одна и только-только узнала, что беременна.

«Мы хотели устроить скромные похороны, пригласив только родственников и друзей, но нагрянуло не меньше трехсот человек, некоторые приехали издалека – из Чарльстона и Санта-Фе. В церкви всем не хватило места, и тогда распахнули все двери и окна, и те, кто не смог попасть внутрь, слушали заупокойную службу, стоя на свежем воздухе, под солнцем.

Тебе будет приятно узнать это, я знаю».

Дальше он переходил к главному, о чем хотел написать. За день до своей смерти Том сказал Джо, что хочет сделать Грейс подарок. И дядя, и племянник решили, что лучше всего подарить ей жеребенка Бронти. Фрэнк спрашивал, как Энни к этому отнесется. Если она не возражает, можно отправить малыша в трейлере вместе с Пилигримом…

А мысль построить конюшню пришла в голову Роберту. Сейчас, идя к лугу, Энни видела в конце дорожки, проложенной через орешник, ее очертания. Энни никак не могла привыкнуть к этой постройке, такой нарядной на фоне свежей листвы тополей и берез. Доски почти не потемнели после зимы, новая калитка и ограда – тоже. Всюду буйствовала зелень – самых разных оттенков, настолько ярких, что они казались почти кричащими.

Оба коня, почуяв ее приближение, подняли головы и тут же снова принялись щипать траву. Бронти превратился в резвого жеребчика-одногодку, с которым Пилигрим на людях обращался весьма высокомерно. Но это была одна показуха. Энни много раз видела, как они весело играют.

Грейс каждые выходные занималась с жеребчиком. Глядя на эти тренировки, Энни видела, как много дочь переняла у Тома. Это заметно во всех ее действиях и даже в тоне голоса. Она никогда не давила, а помогала ему дойти до всего своим умом. Он был понятливым: в нем уже чувствовалась та особенная чуткость, которая была свойственна всем лошадям из «Двойняшек». Грейс назвала его Гулливером, предварительно спросив у Энни: как, по ее мнению, родители Джудит не станут возражать? Энни успокоила дочь: конечно же, не станут.

Грейс не переставала удивлять и восхищать Энни. Ей было уже почти пятнадцать, ее чудесной девочке.

Неделя после смерти Тома прошла для обеих как в тумане. Туман этот не рассеялся до конца и по сей день… и слава Богу. Как только выяснилось, что Грейс сможет перенести перелет, они тут же вернулись в Нью-Йорк. Девочка еще долго продолжала пребывать почти в шоковом состоянии.

Благоприятные перемены произошли в то августовское утро, когда привезли лошадей. Вид животных словно раскрыл некие потаенные шлюзы в организме дочери, и она плакала две недели, изливая всю боль и страдание, накопившиеся в душе. А после этого бурного всплеска эмоций последовало затишье: Грейс, как в свое время Пилигрим, остановившись у последней черты, приняла решение жить дальше.

Тогда-то Грейс и повзрослела. Но иногда, когда ее никто не видел, в глазах девочки появлялось выражение, которое было не просто взрослым… Дважды она оказывалась в самом аду и дважды возвращалась. Из того, что она увидела там, она сумела извлечь печальную и спокойную мудрость – вечную, как само время.

Осенью Грейс вернулась в школу, и радостная встреча, которую устроили ей одноклассники, стоила многих консультаций с новым врачом, которого она тем не менее посещала неизменно каждую неделю. Когда Энни не без внутреннего трепета сообщила дочери о своей беременности, Грейс пришла в неописуемый восторг. Она ни разу не спросила, кто отец ребенка.

Не заострял на этом внимания и Роберт. Пройдя определенные проверки, он с легкостью мог бы установить, является ли отцом малыша, но предпочел ничего не делать. Энни казалось, что Роберта больше устраивает неопределенность.

Энни все рассказала мужу. Роберт тяжело перенес ее исповедь, и в его сердце навсегда поселилась горечь – сродни тому чувству вины, которое, по разным причинам, несли в себе Энни и Грейс.

Ради благополучия дочери они оставили пока все в своей жизни без изменений. Энни жила в Чэтхеме, а Роберт – в Нью-Йорке. Грейс сновала между ними как спасительный челнок, понемногу восстанавливая надорванную ткань их супружества. Начав снова ходить в школу, тем не менее Грейс каждые выходные проводила в Чэтхеме, приезжая туда обычно на поезде. На машине Роберт привозил ее всего несколько раз.

Сначала он только доставлял Грейс до дома, перекидывался ради причилия несколькими фразами с Энни и тут же пускался в обратный путь. Но как-то в конце октября, в одну из пятниц, Грейс уговорила его не возвращаться в город под проливным дождем. Они поужинали втроем. Роберт был мил с Грейс и, как всегда, шутил; с Энни держался вежливо, но сдержанно. Спал он в комнате для гостей и рано утром уехал.

Понемногу ночевка с пятницы на субботу вошла в привычку. И хотя Роберт принципиально не оставался больше, чем на одну ночь, его возвращение в город каждый раз отодвигалось во времени. Накануне Дня Благодарения они все втроем отправились в чэтхемскую кондитерскую. Впервые после несчастного случая они посетили ее всей семьей. Выйдя на улицу, они тут же наскочили на Гарри Логана. Тот пришел в восторг от того, как повзрослела и похорошела Грейс, и наговорил ей кучу комплиментов. Грейс действительно выглядела замечательно. Ветеринар спросил, можно ли ему как-нибудь заскочить – поздороваться с Пилигримом, и, конечно, его тут же пригласили.

Насколько Энни было известно, никто в Чэтхеме не имел ни малейшего понятия о том, что произошло в Монтане, знали только, что им там вылечили коня. Бросив взгляд на округлившийся живот Энни, Гарри покачал головой, улыбаясь.

– Как я рад за вас, друзья, – сказал он. – Смотреть на вас – теперь уже на четверых – одно удовольствие.

Врачи не могли понять, как Энни после стольких выкидышей сумела без всяких осложнений выносить ребенка. При поздних беременностях, призналась акушерка, часто бывают разные неожиданности. И слава Богу, сказала Энни.