Мишель Мартин - Ставка на темную лошадку

– Я не могла дождаться, когда они уйдут, – заявила Уитни и, к удивлению Каллена, устроилась у него на коленях. Каллен не успел рта раскрыть, как она прижалась к его губам своими теплыми и мягкими губами.

Уитни никогда не признавала долгих и пылких поцелуев, в которых был хотя бы намек на страстность. Каллен давно привык к этому и знал, как расшевелить свою капризную невесту. На этот раз вкус ее поцелуя был каким-то иным, в нем словно чего-то недоставало. Каллен не мог объяснить, что было не так. В некоторой растерянности он решил усилить эффект, обнял Уитни за талию и с большим жаром стал целовать ее.

Но она сразу же отстранилась и встала, удовлетворенно улыбаясь.

– Не забывайся, веди себя прилично! – пропела она, погладив его по подбородку. – Мы все-таки в чужом доме. Не стоит торопиться.

Каллен заглянул в голубые глаза, так много обещавшие, но Уитни никогда не спешила эти обещания выполнять. Он прекрасно знал, что никто не может сравниться с его невестой в искусстве кокетства, и не сомневался, что она всего лишь несколько сменила тактику, но от своих правил игры отступать не собиралась.

Каллен с некоторым усилием улыбнулся и попытался убедить себя, что радуется предстоящему вечеру с Уитни. Он представил, как будет сидеть рядом с ней в полутьме зрительного зала… Чего еще желать? Ведь, в конце концов, Грандиозный План и был задуман именно ради этого!

Но все оказалось далеко не так просто. Каллен никак не мог понять, что с ним происходит. Рядом было само обаяние, само совершенство. Уитни легко и непринужденно болтала с многочисленными знакомыми среди публики и заразительно смеялась. Раньше он не сводил бы с нее восторженных глаз, позабыв обо всем на свете, считая ее самой прекрасной женщиной в мире. Но теперь он с тревогой сознавал, что не чувствует себя счастливым.

В антракте почти половина присутствующих в зале мужчин собрались вокруг Уитни. Она благосклонно внимала всем, но давала понять, что предпочитает Каллена. Было совершенно очевидно, что Уитни надоела роль желанной, но недоступной Прекрасной Елены. Она стояла в толпе поклонников – обычная красивая женщина из плоти и крови, – Каллен держал ее за талию. А когда после спектакля и позднего ужина он отвез ее домой, она даже позволила ему провести с ней целых полчаса.

Все это должно было его совершенно осчастливить, но неудовлетворенность не проходила. Для Каллена не остались незамеченными старания Уитни доказать всем, как они преданы друг другу.

На следующий день Уитни пригласила его в клуб поиграть в теннис, в субботу уговорила поехать в гости к Бартонам, где за чашкой чая собирались посплетничать самые состоятельные люди округа. Короче говоря, она последовательно заполняла собой все его дни и вечера. Они танцевали до закрытия в самых престижных ночных клубах, посещали благотворительные вечера, присутствовали на открытии картинной галереи. Каллен почти все время проводил с Уитни, но это не радовало его так, как он когда-то надеялся.

Что же с ним произошло? Он добился всего, что хотел, но где же тогда счастье, о котором он так долго мечтал?

Каллен продолжал помогать по утрам Саманте и каждый день обедал вместе с ней и Эрин, продолжая поддерживать их план, чтобы Уитни не заподозрила подвоха. Но она не стала утруждать себя раздумьями и подозрениями, а просто-напросто старалась не пропускать ни одного обеда и вмешивалась во все разговоры.

Спустя неделю после памятного поцелуя, так ощутимо изменившего его жизнь, Каллен, как обычно, сидел за обеденным столом в доме Саманты. Он в который уже раз бросал взгляд на пустой стул справа от себя и переводил взгляд на часы. В это утро ему нужно было переговорить со своими агентами в Лондоне и Гонконге, и он предупредил Сэм, что не сможет ей помочь. Однако они договорились встретиться за обедом.

– Где же она? – нетерпеливо спросил Каллен.

– Ты же знаешь Сэм, – в голосе Уитни чувствовалось легкое раздражение. – Возится, наверное, как всегда, со своими драгоценными лошадьми. Может быть, она еще на час с ними застрянет. Перестань беспокоиться, и давайте есть. У этой запеканки такой аппетитный вид!

– Саманта обещала прийти, а она обычно свое слово держит. Не могу понять, куда она пропала.

– Сэм в конюшне для молодняка с Бобби Крейгом и доктором Маклареном, – пояснила Эрин, накладывая салат. – Насколько мне известно, она там с середины ночи и до сих пор не приходила.

– Эта женщина – просто раба своего ранчо, – скучающим тоном заметила Уитни. – Жаль, что в жизни для нее важнее всего работа. Ведь вокруг столько интересного!

– Наверное, возникли какие-то осложнения, – озадаченно сказал Каллен и поднялся со стула. – Пойду узнаю.

– Каллен, оставь это! – надула губы Уитни. – Тебе совершенно не нужно туда идти.

– Нет, нужно, – твердо ответил Каллен.

Его вдруг поразила простая истина. Он поступал так не ради Грандиозного Плана. Он шел к Саманте, которая, наверное, сидела сейчас рядом с жеребящейся кобылой, потому что действительно хотел этого. Потому что ему было небезразлично, что происходило в этот момент в конюшне, а еще потому, что готовая разродиться лошадь была для него… важнее Уитни!

Каллен вздрогнул от этой нелепой мысли, но решил, что подумает обо всем позднее, а теперь ему нужно было идти.

– Я скоро, – ободряюще улыбнулся он Уитни и, выйдя из дома, направился к строению, примыкавшему к главной конюшне.

Помещение для новорожденных жеребят было невелико, имело свой выгул в три акра и отделялось от других стойл, чтобы жеребята и их матери не испытывали беспокойства. Каллен с самого начала почувствовал неладное, и его опасения подтвердились: через несколько мгновений раздался полный муки душераздирающий стон. Ему уже приходилось слышать такое, и он понял: лошадь умирает.

Он толкнул дверь и вошел в прохладную полутьму. Откуда-то из глубины доносились приглушенные голоса. У четвертого бокса Каллен остановился и заглянул в маленькое окошко в двери.

На толстом слое соломы лежала лошадь, в которой он сразу узнал Зигфреду. Ее раздувшиеся бока беспрерывно вздрагивали, с морды струилась пена. Вокруг лежащей лошади суетились три человека. Напряженные, залитые потом глаза Бобби Крейга выражали крайнюю тревогу. Доктор Макларен, погрузив руки в перчатках в чрево лошади, пытался развернуть идущего задом жеребенка.

– Черт! – в сердцах выругался врач. – Он опять выскользнул.

Саманта стояла на коленях, обхватив руками голову Зигфреды. Обычно при родах голову лошади прижимали к полу, чтобы не дать ей подняться, но об этом сейчас речь не шла. Зигфреда, казалось, больше не поднимется никогда. Саманта смотрела в огромные потускневшие от боли и усталости глаза лошади и словно старалась влить в нее свои жизненные силы.