Барбара Вуд - Ночной поезд

– Друзья, видите ли, есть другой путь.

– Что вы имеете в виду?

– Я говорил, что сражаюсь с нацистами уже несколько месяцев и что у меня есть секрет. В своей борьбе я не пролил крови и ни у кого не отнял жизни. А это широкомасштабная борьба, и речь идет не о том, чтобы создать немцам лишь неприятности, как вы намекаете.

– Что это за борьба?

Шукальский смотрел на рюмку, которую держал в руке, затем поднес ее к губам и залпом выпил. Все еще рассматривая рюмку, Ян сказал:

– В Зофии нет эпидемии тифа.

Сначала наступила тишина, затем один из присутствующих тихо спросил:

– Что?

Ян посмотрел на них.

– Я сказал, друзья, что в Зофии нет эпидемии тифа. Долата нахмурился.

– Но карантин…

– Ничего не понимаю, – произнес Ержи Крашиньский. Ян Шукальский отошел от камина и сел на прежнее место. Он наполнил все рюмки и, осушив свою, заговорил тихим ровным голосом:

– Моя ассистентка, Мария Душиньская, и я еще в декабре поняли, как сделать так, чтобы анализы крови показывали, будто человек болен тифом, в то время как на самом деле он здоров. Я не буду вдаваться в подробности, но, заверяю вас, немецкие власти в Варшаве убеждены, что у нас здесь свирепствует тиф.

– Ян, – сказал Долата, подавшись вперед, – правильно ли я понял? Вы с доктором Душиньской намеренно вызвали ложную эпидемию тифа? Но зачем?

– По той же причине, о которой вы только что говорили. Ради карантина. – Ян повернулся к начальнику полиции. – И по той причине, которую вы, Людвиг, назвали несколько минут назад: держать нацистов от нас подальше. Вы говорили, что хотите, чтобы карантин продолжался до конца войны.

Людвиг молча кивнул с застывшим от удивления лицом.

– А как же мой дядя, – сказал Ержи. – Его же положили в больницу с тифом! Он находится в изоляторе!

Врач снова покачал головой.

– Мы только сообщили ему, что он болен тифом. В действительности у него в животе образовались газы, оттого что во время обеда он употребил слишком много специй.

– Но ведь несколько человек уже умерли! И по всему городу расклеены объявления о необходимости соблюдать меры санитарной безопасности. А моя жена пропаривает… – Голос Феликса Бронинского осекся. – Святая Дева Мария! Неужели вы хотите сказать, что все это сплошной розыгрыш!

– Именно это я и хочу сказать.

– Но такое ведь невозможно! – воскликнул Людвиг.

– Нет, возможно. У нас ведь карантин, верно? И немцев здесь тоже стало меньше, разве не так? И мы не дали им использовать склад боеприпасов и ремонтные мастерские. И мы не даем им вывозить продукцию из города и разгружать здесь военные составы. Почему же вы тогда утверждаете, что это невозможно?

Эдмунд Долата медленно встал и подошел к окну. Раздвинув тяжелые шторы, он посмотрел на дождливую улицу. Там было темно – ни пешеходов, ни света. Там было холодно, сыро и жутко. Он обернулся и уставился на Шукальского.

– И никто не умер от тифа?

– Мы с Марией подделали все свидетельства о смерти.

– Кто еще об этом знает? – спросил Долата.

– Об этом знают всего пять человек.

– Пять! – выпалил Феликс. – Пять человек сумели устроить ложную широкомасштабную эпидемию тифа! Как долго вы надеетесь разыгрывать ее?

– Сколько сможем. Мы об этом никому не говорили из-за опасения выдать этот секрет.

– Ян, тогда почему вы рассказали об этом нам? – спросил Долата.

– Чтобы вы не совершили опрометчивых действий. Я так же, как и вы, негодовал. Я знал, что творится в ваших сердцах. Когда вы начали говорить о сопротивлении и борьбе…

– Ян, позвольте помочь вам.

Шукальский взглянул на Людвига Рутковского и улыбнулся.

– Ваша помощь нам нужна прямо сейчас. Эпидемия сильно разрослась и нам, пятерым, слишком трудно справляться.

– Чем мы можем помочь?

– Друзья, боюсь, что многие жители Зофии хотят продолжить борьбу, начатую погибшими партизанами. Мы этого не можем допустить. Они лишь доведут нацистов до такого бешенства, что те сотрут Зофию с лица земли. Ваша задача будет заключаться в том, чтобы рассказать людям, тем, кого вы считаете надежными, о фальсификации. Тогда они поймут, что в Зофии действительно идет борьба и они сами участвуют в битве против врага.

Долата отстранился от окна и снова начал ходить по комнате.

– Вы правы, Ян. Мы должны заботиться о том, чтобы карантин продолжался. Мы можем рассказать об этом тем, кому доверяем…

– Убедитесь, что среди них нет сочувствующих немцам.

Долата встал за диван и улыбнулся врачу.

– Ян, я знаю, кому можно доверять. Так же как вы все. Мы расскажем об этом осторожно, без спешки узкому кругу людей, и они включатся в борьбу. Эпидемия достигнет таких масштабов, что нацисты начнут бояться нас как огня!

Ян Шукальский благодарно кивнул. Когда врач подался вперед и снова наполнил рюмки оставшейся водкой, Феликс Бронинский сказал:

– Ян, мы уже три раза выпили. Мне больше нельзя. Шукальский поднял свою рюмки и, храня серьезное выражение лица, произнес тост:

– Друзья, я вспомнил старую поговорку. Первую рюмку пьют за себя, вторую – за друзей, третью – за хорошее настроение, а четвертую, – он мрачно улыбнулся, – за врагов.

Информацию распространяли постепенно и методично. Каждый член бывшего совета Долаты организовал тайную сеть связи, раз за разом информируя небольшие группы людей. Через несколько недель Шукальскому больше не надо было ломать голову, как сделать так, чтобы количество больных в городе соответствовало показателям лабораторных анализов, поскольку жители Зофии сами занялись этой проблемой. Магазины закрывались, и на них появлялись вывески, на которых значилось, что заболел один из членов семьи. Женщины добровольно предлагали услуги в качестве медсестер в палатах забитой до отказа больницы. Душиньскую и Шукальского вызывали на дом, чтобы осмотреть «заболевших». В Зофии все постепенно замерло.

Через две недели после казни партизан четыре солдата отделения гестапо Зофии молча стояли у магазина тканей. Держа автоматы наготове, они передвигались медленно и настороженно. Они наблюдали, как их командир отошел от двери и с самодовольным видом одним ударом тяжелого сапога с грохотом вышиб ее.

Удар застиг Сергея Василова в тот момент, когда он поднимался с дивана в гостиной. Он тупо уставился на стволы четырех взведенных автоматов. Двое солдат грубо обыскали его, затем вывели на заснеженную улицу к стоявшему там «мерседесу».

Гауптштурмфюрер СС приветствовал его вкрадчивой ледяной улыбкой и приказал ему встать за черту, которая была проведена на полу в двух метрах от стола.

– Нам обоим было бы неприятно, герр Василов, если бы вы заразили меня, – сказал Шмидт удивительно дружелюбным тоном.

Сергей беспомощно смотрел на грозного маленького человека, сидевшего за столом, и не понимал, что происходит. Он подумал, не связано ли это как-то с Леманом, исчезнувшим две недели назад.