Айрис Джоансен - Золотая валькирия

Хани поймала себя на том, что шипит, как рассерженная кошка. Еще немного, и она начала бы плеваться и царапаться. Перестав расхаживать из стороны в сто-рону, она остановилась и снова топнула ногой.

– Кроме всего прочего, ты еще и пытаешься уморить меня голодом!

– Прости, – кротко ответил Ланс, и в его глазах заплясали веселые искры. – Во всяком случае, это последнее обвинение, несомненно, имеет под собой основание. Возвращайся в постель, Медок. Я хочу проверить, умеет ли эта чудная киска мурлыкать, или она способна только шипеть и фыркать.

– Будь моя воля, я бы не шипела, а царапалась! – сквозь зубы отозвалась Хани и, повернувшись к нему спиной, решительно зашагала к выходу.

Не успела она, однако, взяться за ручку двери, как Ланс нагнал ее и, легко подняв на руки, понес обратно в постель, хотя она брыкалась и боролась изо всех сил. Сбросив ее на мягкий матрас, Ланс тут же лег рядом. Руки Хани он прижал к подушке над ее головой, а ноги. придавил своим мускулистым бедром, так что она не могла даже пошевельнуться.

– А теперь, – сказал он, убедившись, что Хани перестала сопротивляться, – помурлыкай мне. Медок!

Такого издевательства Хани уже не выдержала – слишком много ей пришлось испытать за сегодняшний вечер. Ее глаза наполнились слезами, и две капельки соленой влаги стремительно скатились к вискам.

Это подействовало на Ланса неожиданно сильно. Он напрягся, как от удара, и лицо его приобрело испуганное выражение.

– Нет! – воскликнул он в панике. – Не надо! Прекрати, слышишь?!

Хани понятия не имела, что он имеет в виду. Во всяком случае, остановить слезы было выше ее сил.

– Только не подумай, пожалуйста, что я плачу из-за тебя. Что бы ты ни сделал, я ни за что не буду больше плакать! – отчеканила она. – Просто… ты меня рассердил!

– Именно этого я и добивался, – растерянно произнес Ланс. – Мне хотелось позлить тебя, но я не знал… не предполагал, что ты можешь заплакать… – Его голос был теперь виноватым, а глаза сделались тоскливыми и жалобными, как у побитой собаки. – Не плачь, черт побери! Ты все испортишь!

Хани в замешательстве уставилась на него. С того самого момента, как Ланс вытащил ее из воды, словно мокрого цыпленка, он вел себя совершенно необъяснимо, нелогично, иррационально. Вот и теперь Хани никак не могла разобраться, о чем он толкует.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – дрожащим голосом ответила она. – В твоих словах нет никакого смысла!

– И не надо… – невпопад ответил Ланс. – В любом случае уже слишком поздно. Я чувствую себя так, словно все во мне разбилось на тысячу кусков!

Хани по-прежнему ничего не могла понять, но внезапно почувствовала, что его руки не сжимают ее запястья. Ланс выпустил их так неожиданно, что у Хани даже закружилась голова, а он тотчас же заключил ее в объятия – такие крепкие, что у Хани едва не затрещали кости, – и ее замешательство еще больше усилилось. Она с трудом вдохнула воздух, так как Ланс прижался к ней всей грудью, но в этом его движении было что-то до странности бесполое, платоническое, хотя она, как прежде, ощущала исходящие от него силу и властность.

– Не двигайся! – шепнул он. – Не шевелись и молчи, ладно? Позволь мне просто обнимать тебя, Медок!..

– Хорошо, – слабо откликнулась Хани. В его голосе она расслышала отзвуки спрятанной боли и такого глубокого отчаяния, что ее гнев сразу куда-то улетучился. Впрочем, она не смогла бы двинуться с места, даже если бы захотела, – Ланс так крепко сжал ее в своих стальных объятиях, что она едва дышала.

– Ланс… Что случилось? – шепотом спросила Хани. – Объясни мне, что с тобой!

– Со мной ничего, – ответил он каким-то чужим голосом. – Все было бы нормально, если бы ты не начала плакать. Я бы справился…

– Справился? С чем? – с изумлением переспросила Хани. Потом ей показалось, что она начинает понимать: все тело Ланса было влажным от пота и дрожало, словно в ознобе. – Боже мой, Ланс! Что с тобой? Ты заболел?!

– Да, я болен, – проговорил он с коротким, невеселым смешком. – Мне до сих пор еще так страшно, что я, кажется, вот-вот начну разваливаться на куски. Когда мы обнаружили, что тебя нигде нет, я от страха едва не потерял рассудок!

Он замолчал ненадолго и сильнее сжал ее в объятиях.

– Ну почему, почему ты не пришла к нам, а отправилась в коттедж одна, не сказав никому ни словечка?! Неужели ты не подумала о том, какой опасности себя подвергаешь? Ты могла погибнуть, Медок, я говорю это совершенно серьезно! И у тебя не было никакого права рисковать своей жизнью из-за этих паршивых холстов!

– Они не паршивые! – машинально возразила Хани. – Это настоящие шедевры – как и другие твои работы. Я знала, что должна спасти их, и в тот момент могла думать только об этом. Возможно, я недооценила силу урагана. Но когда я не нашла "Вечерней лагуны" среди тех полотен, которые Нат сложил в библиотеке, я поняла, что уже нет времени предупредить вас, и бросилась в коттедж. Я думала, что успею… – закончила она несколько виноватым тоном.

– Но почему?! – в отчаянии выкрикнул Ланс. – Почему ты отважилась на это безрассудство ради нескольких квадратных футов холста и нескольких мазков краски?!

– Потому что они – часть тебя, – просто объяснила Хани. – Я не могла допустить, чтобы эти картины погибли.

Ее губы легко коснулись упругой кожи его щеки. Ланс вздрогнул, как будто от ожога, а Хани продолжала как ни в чем не бывало:

– Моя работа состоит в том, чтобы охранять тебя, помнишь? – уже шутливо спросила она. – С моей стороны было бы непростительным промахом, если бы я допустила, чтобы что-то случилось с картинами: ведь они – это почти ты…

– Но ты едва не погибла сама! – с нажимом повторил Ланс.

– Я знала, что немного времени у меня есть, – возразила Хани, стараясь освободиться от его объятий.

Лежать рядом с ним совершенно неподвижно, в то время как ей самой хотелось обнять и утешить его, было невыносимо тяжело. Как только ей удалось высвободить руки, она обхватила Ланса за плечи и с силой притянула его к себе.

– Да, ты, пожалуй, права, – с горечью согласился Ланс. – Еще каких-нибудь десять-двенадцать минут, и у тебя не было бы ни одного шанса уцелеть. Когда мы с Алексом бежали вниз по аллее, я был почти уверен, что тебя уже унесло в океан и что я никогда… никогда тебя не увижу. И это едва не убило меня самого… – Он немного помолчал, потом спросил с легким недоумением в голосе:

– Неужели они… эти холсты, в самом деле так много для тебя значат?

– Очень много, – негромко ответила Хани, гладя его по волосам с почти материнской нежностью. – Не пора ли и тебе признаться, что ты тоже дорожишь своими работами? Ведь ты знаешь: если бы с картинами что-то случилось, тебе было бы очень и очень плохо!