Шейла Ранн - Цена любви

Она радостно сообщила, что для нас приготовлена просторная солнечная комната с высокими окнами и балконом в гостинице на улице Эстафета — в центре города, возле старинной городской площади, где разворачивается основное действие. Если мы поспешим, то успеем увидеть «эл енсьерро» — бегущих по улице быков. Зрелище начинается в восемь.

— Хочешь сесть за руль? — спросила Мерседес. — Потрясающий автомобиль. Тебе надо испробовать.

Мерседес обогнула машину, и я села за руль.

— Muy bien, chica, — подбадривала Мерседес, когда я направляла машину мимо роскошной наваррской зелени в сторону Памплоны. — Прекрасно выглядишь в этой машине. Волосы развеваются по ветру. Красный цвет — твой цвет. Как тебе удается быть такой красивой столь ранним утром?

Мерседес приблизилась ко мне и крепко обняла. Поцеловала меня в щеку, оставив у меня на щеке ощущение влаги.

Я сняла одну руку с руля и тоже обняла Мерседес.

— Que simpatico tu eres. Какая ты славная.

Едва успев поставить свою сумку, я услышала, как Мерседес уже что-то кричит с балкона шумной толпе на улице, и поспешила следом. Все балконы города заполнили люди, распивающие вино из мехов. Внизу пыль столбом, число бегущих беспрерывно увеличивается. Мужчины, женщины и дети у стен домов за деревянными барьерами хлопали в ладоши, кричали, передавали друг другу бурдюки с вином и бутылки. Стоило одному перемахнуть через барьер, как несколько других мужчин последовали за ним и мгновенно заставили его вернуться.

Я не поверила глазам — шесть крупных быков мчались за бегущей толпой. Те, что потрусливее, бежали за быками, пробуждая в животных ярость своими криками. Через несколько минут бегущие скрылись из виду; на улице остались лишь несколько человек, упавших друг на друга в пыли. Поднявшись, они запели, попивая вино из тех же мехов, к которым уже прикладывались зрители. Поразительно, что всем удалось избежать бычьих рогов и копыт. Я стояла, затаив дыхание.

— Chica, — Мерседес сияла от возбуждения, — развлечение с бегущими быками —

только начало. И так каждое утро во время фестиваля. Только здесь быки оказываются победителями, — улыбнулась она. — Позже, днем, мы отправимся на корриду. У нас приглашение в ложу знаменитого матадора, mi buen amigo Maноло Арриегаса. Его сегодняшнее выступление — гвоздь программы.

— Когда-то я была влюблена в красавца матадора Жозе де Малагу, — вспомнила Элизабет и улыбнулась. — Всегда называла его Жозелито — так звали того знаменитого матадора, который…

— Пожалуйста, замолчи, — перебила Мерседес, явно охваченная ревностью.

— Ну… хорошо. — Я удивилась резкой смене настроения и, очевидно, посмотрела на нее как-то не так.

— Дело в том, — смущенно объяснила Мерседес, заметив мой взгляд, — что у нас нет времени. Я голодна. Пойдем, на площади есть кафе.

Площадь запомнилась тем, что к восьми утра все уже были пьяны. Самые разные люди размахивали красными платками под музыку всевозможных стилей. Звучание духовых оркестров и старинных гобоев оттенялось какофонией джазовых барабанов и народных ансамблей разных стран. Мы не пили. В аромате марихуаны уже ощущался легкий кайф. Нас занесло в кафе «Рио», к студентам из разных уголков земли. Один молодой человек из Германии хвастался разорванной рубашкой — утром бык задел его рогом. «Вот здесь, вот здесь, — исступленно показывал он на грудь. — Я чувствовал его дыхание». Друзья немца поздравили его, подняли бокалы. Он подсел к нам с Мерседес, ликующие возгласы зазвучали громче. «Покурите со мной», — обратился немец и скрутил из гостиничной почтовой бумаги «косячки» с марихуаной. Мы с Мерседес заглотили обильный завтрак, потому что «травка» удвоила аппетит. Вскоре кафе и площадь опустели; туристы, гулявшие ночь напролет, отправились спать, нам оставалось только последовать их примеру.

Мы, еще вполне бодрые, вернулись в гостиницу и решили, что, спрятавшись от солнечного света, легче заснуть. Но как бы плотно мы ни задвигали шторы, все равно лучам удавалось пробиться сквозь какую-то щель и упасть на пол яркими желтыми полосами. Еще не избавившись от кайфа, мы принялись ловить друг друга, прыгая босиком по маленьким островкам солнечного света на полу. Потом разобрали свои вещи и разделись, чтобы вздремнуть. Мы сидели на противоположных сторонах большой двуспальной кровати, копаясь в своих полотняных чемоданах.

— Chica, ты — женщина, которой я восхищаюсь. — Мерседес повернулась ко мне. — Я восхищаюсь очень немногими. Мне захотелось пригласить сюда тебя одну. В тебе чувствуется радость, интеллект, красота, способные оживить для меня этот праздник.

Я повернулась, чтобы поблагодарить ее за комплимент. Мерседес, одетая в черный кружевной полупрозрачной пеньюар, поднялась на ноги. Чуть выше талии перехватила тонкой фуксиновой лентой под полным бюстом. В длинные разрезы пеньюара виднелись ноги танцовщицы, начинавшиеся едва ли не от подмышек. Мерседес относилась к числу тех немногих женщин, которые прекрасно чувствуют себя без одежды. Она повернулась, и мое внимание привлек очень длинный разрез сзади, обнажавший безупречные выпуклые ягодицы. Невольно захотелось прикоснуться, проверить, действительно ли все такое крепкое и упругое, каким кажется. Я тотчас зарделась при этой мысли.

— Почему ты не раздеваешься?

Мерседес подошла ко мне.

— Заснула, сидя на кровати?

Высокие крупные груди из-под черных кружев действовали на меня поразительным образом. Сексуальное белье, предназначенное для мужчин, всегда заводило в первую очередь именно меня. На самом деле мне нравилось носить его главным образом ради себя самой. Сейчас, увидев такое белье на другой женщине, я почувствовала, как твердеют соски. Замерла, пытаясь взять себя в руки, но втайне получая удовольствие от этого состояния.

— Chica, ven. Перестань пялиться и раздевайся. Надо немного поспать. Впереди у нас длинный день.

Мерседес невинно кокетничала со мной. Она села подле и положила руку мне на плечо. Другой рукой принялась расстегивать мою блузку. Причем делала это ловко, непринужденно, совсем не так, как мужчины.

— Какая у тебя чудесная кожа, piel de rosas, точно лепестки розы. — Мерседес гладила мне руки и шею. — За такую кожу я готова убить.

Интересно, слышит ли она биение моего сердца? Мерседес расстегнула мне джинсы и стянула их, обнажив бедра и живот.

— О, плоский живот танцовщицы. Никто не способен оценить наши тела лучше нас, танцовщиц. Я так рада, что ты сохраняешь форму, хотя больше не танцуешь.

— Хотела бы я, чтобы это было правдой, Мерседес.

— Это правда, — ласково заверила она. — Ты так похожа на танцовщиц, мы всегда кажемся сами себе недостаточно совершенными. И только потому, что мы лучше других понимаем, что такое совершенство. Позволь взглянуть на твои ноги. Я оценю их по достоинству.