Шейла Ранн - Цена любви

Мерседес начала стягивать мои обтягивающие джинсы, словно тесные сапоги. Когда ей наконец удалось это сделать, она по инерции отлетела к стене. Забавный момент снял напряжение. Обстановка разрядилась.

— Давай потанцуем, — пропела Мерседес, откинув назад голову; начала тихо хлопать в ладоши, щелкать пальцами, соблазняя ритмом фламенко. Имитируя ее движения, я также откинула голову назад, прогнула спину, начала притоптывать босыми ногами. Я поворачивалась одновременно с Мерседес, встречаясь с ней взглядом после каждого поворота. Словно зажав кастаньеты, она подняла руки. Я сделала то же самое. Когда невидимые кастаньеты опустились вниз вдоль моего тела, я тоже опустила свои руки, мысленно лаская Мерседес. Мы следили за своими отражениями в длинном зеркале гигантского шкафа — две полуобнаженные женщины танцевали фламенко в лучах света, проникающих сквозь шторы. Но сколь велика разница между нами! Я была высокой и светловолосой, с маленькой грудью; мои движения оставались мягкими, чисто балетными, как бы я ни пыталась танцевать фламенко. Миниатюрная Мерседес с округлыми мышцами и полной грудью над тонкой талией вкладывала в каждое движение неистовую энергию.

— Видишь, как ты красива, mi amiga.

Мерседес изогнулась и артистично щелкнула пальцами. В ее теле присутствовала музыка.

— Элизабет, ты создана для фламенко, тебя поддерживает внутренний огонь. Почему ты выбрала балет? Тебе следовало танцевать фламенко.

Теперь мы танцевали пасодобль, выбрасывая вперед ноги из-под воображаемых складок цветастых платьев в стиле фламенко.

— Нет, mi amiga, это тебе следовало выбрать балет. — Я положила руки ей на плечи и подняла ногу, сделав балетный арабеск. — Мы бы танцевали вместе в «Театро дел Лисео».

Я опустила ногу, поставила ее в пятую позицию и потянулась к Мерседес, делая порт-де-бра и приглашая ее к па-де-де, но она положила мои руки себе на талию и эффектно откинулась назад. Загадочно улыбнувшись, она слегка подернула плечом в мою сторону, словно собираясь выпрямиться, потом прогнулась назад еще сильнее, пока не коснулась головой пола. Тело танцовщицы было таким сильным, что она почти не нуждалась в моей поддержке. Я легко вернула ее в вертикальное положение.

Мерседес положила руки мне на плечи и мягко опустила меня на колени. К моему собственному изумлению, я начала ласкать ее икры, целовать внутренние стороны бедер, делать все то, что нравилось мне самой, и именно так, как я просила это делать мужчин. Никто не исполнял мои желания абсолютно точно — из мужского упрямства, чувства превосходства или просто из-за непонимания. Я лизала и покусывала ее половые губы, используя язык так, как это должен был делать в моих фантазиях идеальный любовник, перекатываясь по клитору. Я сжимала в руках напряженные ягодицы Мерседес, потом коснулась ее талии, проследовала к груди, туда, где у меня самой находились чувствительные точки. Казалось, что я занимаюсь любовью с самой собой и не испытываю чувства разочарования, неудовлетворенности, которое всегда пробуждали мужчины, стремившиеся навязать свою волю. Я превратилась в любовника собственных грез, избавилась от необходимости мириться с потребностями мужчин. Я имела дело с потребностями женщины — естественными, драгоценными. Я почти забыла о Мерседес, пока она не задрожала в экстазе. Впервые мне довелось ощутить вкус женского оргазма. Чувство стыда и смущения вернули меня к реальности. Послышался шепот моих нью-йоркских подруг и коллег: «Вы знали, что Элизабет — лесбиянка?» Что означает в действительности этот ярлык?

— Chica, тебе нужно отдохнуть.

Мерседес поняла меня; опустилась на колени, погладила по головке. Прильнула к моей груди, толкнула подбородком, заставив меня снова улыбнуться.

— Preciosa, не беспокойся, — невозмутимо произнесла она. — Женщина умеет доставить удовольствие другой женщине, и нечего этого стесняться. С тобой это впервые. Такое случается. Знаем только мы двое. Если никому не говорить, никто и не узнает. К тому же кому какое дело? Правда, Джордж бы обрадовался. Но мы и Джорджу не скажем.

Она подтолкнула меня к кровати. Какое облегчение — Мерседес свернулась в клубок на своей половине, довольно далеко, и крепко заснула. Запланировала ли она все это?

Я лежала и размышляла. Вот уж никогда не предполагала, что окажусь втянутой в лесбийские отношения. Никогда прежде не думала об этом. Как у большинства женщин, мое внимание было сосредоточено на мужчинах или их отсутствии. Я хотела ребенка, маленькую девочку. Назвала бы ее Марией. Моя дочь Мария будет убеждена, что мой мир добр, даже совершенен, и всегда был таким. Может ли быть иначе, если я — ее мать? Она подрастет и станет походить на меня. Почему нет? Я хотела вырасти и походить на Марию. Рассказывая ей истории, которые матери обычно рассказывают дочерям, я буду вспоминать только то, что происходило со мной до десяти лет. Обнимая Марию субботними утрами в нашей большой кровати, поведаю о том, какой счастливой была Куколка Бетти. Буду ворковать на ухо моей Марии, как ворковала Мария Бетти, произнося русские слова. И скажу: «Моя дорогая девочка, мы — как две ложки в ящике стола. Я люблю тебя, моя дорогая ложечка». Именно так говорила моя мама.

Проснувшись в час дня, мы с Мерседес не стали обсуждать утреннее происшествие. Быстро оделись и отправились гулять вдоль знаменитого памплонского акведука.

После обильного испанского ленча в три часа последовали за толпой на Плаза де Торос, где находилась арена. Расположившись в своей ложе, находившейся в тени, Мерседес посмотрела на украшенную цветами ложу ближе к арене.

— Погляди туда, — указала она.

Я увидела точеные черты лица и зрелую красоту женщины, недавно разменявшей шестой десяток. Она сидела в гордом одиночестве; на ней была классическая испанская красно-черная кружевная мантилья, а в ее темных распущенных волосах торчал высокий красный гребень. Обращала на себя внимание ее фарфоровая кожа. Женщина смотрела вперед, высоко подняв голову, ее темные глаза явственно отказывались вступать в контакт с окружавшими ее людьми. Словно островок старой Испании среди современной толпы поклонников бейсбола.

— Она — известная актриса? — спросила я.

— Нет, это донна Фернанда Роса Алькасар, мать Маноло Арриегаса, матадора, которого ты сейчас увидишь. Они обожают друг друга. Донна Фернанда — единственная женщина, которой Маноло доверяет, она — его менеджер.

— А как насчет жены?

— О, в жизни Маноло нет места для другой, даже для жены. И донна Фернанда полностью поглощена своим сыном. Следит за тем, чтобы ни одна другая женщина не приближалась к нему.

— А секс? Только не говори, что они — любовники.