Сьюзен Келли - Насколько мы близки

– О супругах, которые решили развестись.

Рут вернула мне письмо и скрестила на груди руки.

– Быть может, вам со Скотти стоит разбежаться, чтобы твои слова получили убедительность личного опыта.

Я скомкала листок.

– Помощи от тебя…

– Вот что, – сказала Рут. – Один автор, помнится, утверждал, что писатель должен быть молчуном, хитрецом и изгнанником. Я бы к этому краткому списку добавила еще один пункт – безжалостность. Писатель обязан быть безжалостным.

– Благодарю за совет, – обиженно отозвалась я. – Обещаю посвятить тебе первую книгу.

– Ну нет. Ты должна посвятить ее Скотти.

Меня удивило это предложение.

– Скотти? Почему – Скотти? Он в жизни не прочел ни единого написанного мною слова.

– Потому, что он дарит тебе время. Позволяет заниматься тем, чем тебе хочется. Да-да, знаю, – добавила она, – мой Рид делает то же самое для меня. Нам обеим повезло.

– Для страстной феминистки точка зрения необычная.

Рут мотнула головой:

– Любовь к Риду не исключает принципы феминизма.

Глядя на подругу, я вспоминала слова Рослин в тот вечер – в ответ на мой рассказ о том, что Скотти не нравится агрессивно-феминистская поза Рут. Я тогда удивилась, почему Рида не раздражают и не возмущают выходки Рут.

– О нет, – ответила Рослин. – Ведь Рид обожает Рут. Разве не заметно?

Бесстрашная простота этих слов меня потрясла, и я без конца их анализировала, с завистью препарируя подтекст. «О нет. Он ее обожает».

– Угадай, где сегодня Рослин? – спросила Рут. – К Берку прибыли клиенты из Мексики, и Рослин повела их жен за покупками в «Мир игрушек». Примерная корпоративная супруга.

Я в изумлении покачала головой:

– Тебя Рослин не сводит с ума?

– В каком смысле?

– Тем, какая она. Слишком хорошая. Приторная.

Рут хохотнула.

– И этот вопрос мне задает человек, которому требуется еженедельная подзарядка «Звуками музыки»? – Хмыкнув еще раз, она задумалась, потом сказала: – А почему ты спросила? Хочется быть похожей на Рослин?

– Нет, конечно! Господи, что за чушь!

– К нам в группу приходила психоаналитик, она рассказала кое-что очень любопытное. Есть версия, что в окружающих нам зачастую не нравятся именно те черты, которые раздражают нас в самих себе.

– О «темных уголках натуры» ты тоже услышала в вашей группе?

Если Рут и уловила в моем тоне насмешку, то виду не подала.

– Да. В «темном уголке» люди прячут все то, что не готовы больше никому открыть. Маленькие пакости, страхи, пороки.

– Вряд ли мне захочется присоединиться к твоей группе, – буркнула я, будто меня кто-то приглашал стать членом «Ариадны».

– Эх, Прил, – фыркнула подруга. – Ты уже присоединилась. Давно.

Ниже по склону, на баскетбольной площадке, старшеклассники готовились к игре. Шнуровали кроссовки, стягивали футболки, двигались разбросанно и легко, словно фигурки из скрепок: плавность жестов, но жесткость каркасов. Игра началась, и я, как всегда, поразилась их безмолвной слаженности. Никто не уточнял правила, никто не разбивал игроков на команды, никто не обсуждал предыдущие матчи. Эти мальчишки просто играли, и сложные правила, ритуалы, тактика, для меня непостижимые, для них были очевидны.

– Они никогда не говорят о правилах, – произнесла я вслух. – Никогда.

Скатав каталог в трубку, Рут с медленным щелк-щелк-щелк провела ногтем по обрезу страниц. Ее взгляд не отрывался от площадки.

– Правила не меняются. Они установлены раз и навсегда.

Мы следили за скользяще-балетной грацией игроков, вслушивались в плюх-плюх-плюх ладони о мяч, глухие удары по щитку и звяканье металлического кольца, принимавшего в себя мяч. Мы видели голые спины и узкие бедра, мускулистые ноги, всю долговязую, небрежную гибкость юности. Маняще подвижные, они были очаровательны, эти мальчики, не замечающие ни нашего, ни вообще чьего-либо присутствия: каждый сам по себе, каждый собран, непроницаем, доступен лишь самому себе.

– Хороши, верно? – негромко и хрипло произнесла Рут.

Соглашаться было излишне; я знала, что она хотела сказать.

– Но где же девочки? – высказала я вслух свою мысль. – Казалось бы, они должны быть рядом. Смотреть. Ждать.

– Ты сама знаешь, где девочки, Прил. Ты просто забыла, как это все бывает, -ответила Рут, не отрывая взгляда от игроков. – Девочки проводят вечера, разъезжая по округе на машинах, в поиске. В поиске вот этих мальчиков. – В ее голосе звучала мечтательность, не осуждение. И печаль по тому, чего не изменить. – Мальчиков, которые их примут, женятся на них и в конце концов отвергнут.

Писатели – заложники письмоносцев. Облаченные в форму почтальоны представления не имеют, что каждый день доставляют по адресу шанс торжества или отчаяния. Надежда не утихает даже в выходные и праздники – ведь, возможно, следующий день принесет добрую весть.

Два с половиной года я писала, отправляла, ждала, получала отказы, писала, ждала. И вот одним не по сезону жарким майским полднем, когда впереди маячили летние каникулы – длинные, скучные, бесплодные, – свершилось наконец: мой рассказ принял литературный журнал где-то в Орегоне, на другом конце страны. Я читала и перечитывала скромные, бесценные четыре строчки признания с не меньшим восторгом, чем если бы получила Пулитцеровскую премию. Первая моя мысль была о Рут, я должна была поделиться с подругой долгожданным триумфом. А она сразу после школы повезла Бетти и Слоун на конюшни.

– Джей! – крикнула я сыну. – Поеду в «Пирсон», найду Рут!

– А мой футбол? Кто меня отвезет на тренировку?

– Я успею, – пообещала я, уже выбегая из дверей.

В эйфории успеха я пролетала милю за милей на безрассудной скорости, пока впереди не показался незатейливый указатель «Конюшен Пирсон» – деревянная дощечка, болтающаяся на ржавых цепях. Я свернула на разбитую проселочную дорогу, что с полмили петляла по лесу и наискось пересекала мелкий ручей перед самыми пастбищами. Речушка с каменистым дном приводила в неизменный восторг детей – еще бы, ведь чтобы попасть на поля, надо было взметнуть фейерверк брызг.

Бетти и Слоун заканчивали третий класс. Они обожали бывать на конюшнях и умоляли Рут брать их с собой, когда она ездила туда во второй половине дня, что случалось нечасто. Помимо игр в ручье и на полях, помимо морковок, которые они на вытянутых ладошках храбро подносили к лошадиным мордам, была еще и Наоми Пирсон, молодая коренастая женщина, которая владела конюшнями, тренировала Рут и держала на столе своего кабинета вазу со сластями для лошадей. Они любили Наоми.

– А до каких пор наезднику требуется тренер? – поинтересовалась я как-то у Рут. – Ну, научилась ты сидеть верхом и преодолевать препятствия – что еще остается, кроме как упражняться?