Сьюзен Келли - Насколько мы близки

– Следовательно, ваша дружба с миссис Кэмпбелл началась с того времени, когда вы с мужем переехали в Гринсборо, Северная Каролина?

– Нет.

Он ждал иного ответа. И был сбит с толку.

– Нет? – повторил он на октаву выше.

– Нет.

– В таком случае, сообщите суду, миссис Хендерсон, с каких пор вы знакомы с ответчицей.

– Я знала ее… с детства.

На другом конце гулкого зала с кафельным полом Рут опустила голову и улыбнулась.

Она не помнила меня, а я ее помнила.

Мы еще не были официально знакомы. Наши подъездные дорожки шли параллельно, разделенные живой, местами исчезающей, изгородью. Однако я знала, что в соседнем доме живут дети. На подоконнике кухни стояли бутылочки с густо-розовым, хорошо знакомым содержимым: амоксициллин от ушной боли и стрептоцид – зимние спутники детей. Моя соседка, как и я сама, определенно не доводила лечение до конца, довольствуясь тем, что боль проходила и дети переставали жаловаться. А еще у задней двери на лужайке дожидались весны выцветшие пластмассовые утята и собачки на колесиках.

Только-только наступил февраль, холодный, ветреный, и мы уже две недели как почти безвылазно жили в новом доме, хотя еще по-настоящему и не переехали. Скотти твердо верил в спад цен на недвижимость после Рождества, когда агентам позарез нужна наличность, а участки выглядят самым непривлекательным образом. В тот день я протащила детей по всему Гринсборо, накупив целую кучу несносно необходимых вещей: картину, горшок, крючки для шторы в ванной, лампочки с широкими цоколями для фонарей на крыльце, электрические тройники и удлинители, странной формы батарейки для пожарной сигнализации, бесчисленные финтифлюшки. Вот только молоко забыла купить. Самое что ни на есть обычное молоко, без которого макароны детям в глотку не лезли. Я подхватила годовалую Бетти, презрев и ее пальтишко, и лягания с криками «Кочу сама, сама!», позвала Джея и потопала к соседям с освященной веками просьбой одолжить молочка.

Все до единого окна в доме сияли, но на мой стук никто не отозвался. Бетти поскуливала у меня на руках от холода. Я толкнула дверь, она открылась.

– Добрый день! – крикнула я. – Есть кто дома?

– Доб-лы! – эхом повторила Бетти.

На кухне, где творился безошибочно узнаваемый хаос семейства с детьми, никто не суетился с ужином. Роботы-лилипуты, фломастеры, стаканчики из-под колы соперничали за жизненное пространство на кухонном столе. Скомканные куртки и ботинки с комьями грязи на подошвах свалены в углу на полу – блестящие виниловые квадратики напольной плитки составляли незаконченную головоломку на струганых досках. Мы прошли по коридору, пол которого был покрыт слоем тончайшей белой стружки, а неотделанные стены – пятнами шпаклевки.

– Тут воняет! – Джей сморщился.

– У людей ремонт, сынок.

Но куда сильнее ощущался другой запах. Дыма.

– Там кто-то есть, – сказал Джей, показывая на закрытую дверь в конце коридора. – Слышишь?

– Похоже на телевизор.

– Вот, мам, они же смотрят! Почему им можно, а нам нельзя? – немедленно заныл Джей в очередной попытке взбунтоваться против нового правила, которое я не слишком успешно пыталась установить в доме по требованию Скотти. «Легко тебе диктовать, – пилила я мужа. – Тебя-то целыми днями дома нет. По твоей милости я должна играть роль плохого парня. Сам бы попробовал оттащить их от ящика».

С приближением к закрытой двери запах дыма – огня! – заметно усилился. Я в панике распахнула дверь. Сцена в комнате не имела ничего общего с геенной огненной, скорее это был кадр из «Кейстоунских копов».

Совершенно обнаженная, если не считать полотенца вокруг бедер, в изножье кровати по-турецки сидела женщина. Свесив ножки на оборчатый край покрывала, с боков к ней прижимались мальчик лет четырех и девочка, совсем малютка, – тоже голые, в одних только трусиках и памперсе соответственно. Вся троица завороженно уставилась в экран телевизора. Увлеченные диснеевской «Спящей красавицей», они не замечали ни серого дыма, клубившегося из камина, ни водного потока из ванной.

– Ваш камин… – проблеяла я. – И вода…

Три пары глаз уставились на меня.

– Боже! – взвизгнула женщина и спрыгнула с кровати. Шлепая по лужам, она перелетела комнату и сунула в камин кочергу, свободной рукой разгоняя едкий дым.

– У мамы попа голая! – радостно сообщило старшее чадо.

Я услышала, как звякнула, отодвигаясь, каминная вьюшка.

– Черт, вот черт, – буркнула себе под нос женщина и потешно запрыгала, тряся грудями, к переполненной ванне. Выключив воду, она протянула руку за дверь, сдернула махровый халат с крючка и завернулась в него, не сказать чтобы успешно. – Вот же черт! – добавила она для пущей убедительности. – Воду пустила, огонь развела, видик включила – и все забыла! Меа culpa [19] Признаю свою вину (лат.). . – Она пригладила каштановые волосы и пожала плечами, глядя на меня: – Что поделаешь? Ну любим мы эту часть мультика.

Я отметила тонкие черты лица, гладкую смуглую кожу, всю ее ленивую красоту. Рут всегда казалась живой рекламой фирмы «Ральф Лорен» и даже в бесформенном халате выглядела супермоделью до последнего дюйма.

Малышка на кровати залепетала под видео:

– «Я тебя знаю, я танцевала с тобой во сне».

Бетти вывернулась из моих рук и проковыляла к кровати.

– Двин-ця! – скомандовала она.

– Ни потоп, ни пожар не отвлекут нас от «Спящей красавицы», – продолжила женщина. Открыв окно, она впустила в комнату чистый морозный воздух, затем подошла ко мне и протянула руку: – В сложившихся обстоятельствах представляться нужно мне. Рут Кэмпбелл.

– Прил Хендерсон. Из соседнего дома.

– Ну да, конечно! Мне ж письмо прислали эти акулы из недвижимости. Просили зайти к вам, поприветствовать, а я… Гм. Прошу прощения, пироги как раз все вышли. – Она рассмеялась. – Хотя пироги вообще не мой стиль. Значит, Прил. Сокращенное от?…

– Присциллы.

– Ясно. – Она сощурила глаза, приглядываясь. – Любопытно. Мне теперь все мамаши на одно лицо – или мы где-то встречались?

Я мешкала с ответом, не уверенная, что Рут Кэмпбелл узнает меня, даже если ей напомнить. А мне так и приглядываться не нужно было, чтобы ее узнать, несмотря на прошедшие два десятка лет. В моих глазах она осталась прежней Рут Слоун, той же девочкой из «Райского уголка», которую в летнем лагере я боготворила на расстоянии.

Нет, в лагере «Киавасси» Рут не пользовалась какой-то особой известностью. Или дурной славой. Она была просто… фигурой. Каждая из старших девочек – обитательниц «Райского уголка», двухэтажного дома-амбара в дальней, лесистой части лагеря, -носила отличительный значок. Все они были безусловными королевами «Киавасси» хотя бы в силу возраста. Мы не видели собственными глазами, но знали, что в «Райском уголке» пользуются ванными комнатами вместо общих туалетов и душевых, к которым мы, младшие, дрожа от холода, пробирались среди ночи и по утрам. Королевы наслаждались куда более мягкими правилами отбоя: по вечерам музыка, пицца из городского кафе и прочие, передаваемые шепотком, небывалые привилегии, которые будоражили наши умы. Лишь королевам доверяли нести зажженные свечи в бумажных жабо во время шествий, открывающих воскресные общелагерные сборища. А потом, когда мы уже гуськом разбредались по своим темным кабинкам, королевы продолжали тянуть песни под бой индейских барабанов, и от этих унылых мелодий у меня мурашки бежали по коже, а сердце сжималось от тоски по дому, которой я в иные минуты не знала.