Френсис Дэвис - Вкус любви

— Разумеется, вы правы, Марпл. Иногда меня заносит. Вы должны меня останавливать.

— Обязательно, Бонд, обязательно. — Она засмеялась и взяла его за руку. Пошли на улицу, я покажу тебе мой ручей. Если только ты не будешь пытаться перестроить и его, — поддразнила она.

Узенькая тропинка вела через благоухающий цветами луг прямо в лес. Джулио оглядел березы, темные ели, клены и дубы.

— Вот этот надо бы срубить, — сказал он, указывая на пораженный какой-то болезнью вяз, затем виновато взглянул на нее.

Она засмеялась.

— На этот раз ты прав.

Рука об руку они прошли мимо камыша и папоротника, болотных ноготков и дикой петрушки, растущих по берегам ручейка, журчащего по камешкам и бурлящего в небольших омутах.

— Ты слышишь? — спросила Кэйт. Он склонил голову набок, непонимающе глядя на нее.

— Это мой водопадик. Там всего чуть больше полуметра высоты, но все же это самый настоящий водопад. — Они пригнулись, проходя под плакучей ивой, и вышли к небольшому пруду, не больше двух с половиной метров в диаметре.

— Так это здесь прячется твоя форель? В этом крошечном омуте? — Голос его звучал недоверчиво.

— Но это же не акулы, — возразила она, смеясь и потянув его за собой на землю. Она легла на спину, глядя сквозь заросли дикой сирени на ветки деревьев там, наверху. — Правда здесь здорово? — спросила она, блаженно вздыхая.

Джулио перевернулся на живот и начал рассматривать траву и мох, с таким сосредоточенным вниманием перебирая каждую травинку, как будто искал бриллианты. Затем он откашлялся.

— И в каком возрасте ребята могут научиться ловить рыбу так, как ты?

— Ловить рыбу? Девочки могут научиться и в одиннадцать, по крайней мере, мне было столько, а у мальчиков в этом возрасте неважная координация, так что они — лет в тринадцать.

— Такие взрослые? Было так тихо, что она слышала его дыхание.

— Кэйт, ты помнишь тот вечер, когда мы пошли на банкет, посвященный премьере, когда я сказал тебе, что мне все равно, будешь ли ты жить со мной? Я лгал сам себе — для меня это действительно очень важно. Важнее всего на свете. Ты нужна мне, Кэйт. — Но глаза его смотрели на нее не умоляюще, а с гордостью. — Мне кажется, я люблю тебя больше жизни.

— Милый, может быть, меня немного и пугает такая перспектива, но я бы переехала к тебе хоть завтра, если бы мы смогли найти в воскресенье транспорт и рабочих.

— О, Кэйт, — воскликнул он, сгребая ее в охапку. — Ты увидишь, как все будет здорово. И тебе больше никогда в жизни не придется есть рагу из консервированного тунца — уж это я тебе обещаю. Нет, если ты действительно так уж любишь тунца, я приготовлю тебе вителло томато, о, Кэйт?

— М-м-м-м?

— А ты не боишься меня? Не боишься, что я стану подавлять тебя?

— Нет, больше не боюсь. Может быть, это звучит и странно, но в спорах с тобой я нашла в себе силы по-настоящему любить тебя — перестать бояться потерять свою индивидуальность, свою силу. Я сама решаю, как мне распорядиться собой, и чем добровольнее я отдаю себя тебе, тем сильнее становлюсь.

— Я обещаю тебе, что ты всегда будешь свободна, — сказал он, щекоча ее губы мимолетными поцелуями. — Даже если бы я не хотел этого, ты бы все равно не согласилась бы на другое. Ты сильнее, чем сама думаешь. Ты всегда была такой — просто раньше сама этого не знала.

— Так мне однажды говорил один художественный редактор, — пробормотала она, — который назвал меня упрямой и настырной и…

Его поцелуй прервал ее обличительную речь, губы его лишь коснулись ее рта, легко и бережно, как в первый раз, но она вздрогнула, чувствуя таящуюся под этой ласковой нежностью страсть. Тоскливые дни и безрадостные ночи стали отдаленным и грустным воспоминанием и сделали этот момент еще более прекрасным, радость более сильной, а ее желание быть с ним все более невыносимым. Она забыла обо всем на свете и прижалась к нему своим томящимся телом, чувствуя его каждой своей клеточкой. Она раскрыла губы, и их языки сплелись, пробуждая пламя в самой глубине их тел.

Он просунул руку ей под блузку.

— У тебя там ничего нет, — сказал он с явным удовольствием.

— У тебя тоже, — сказала она, кладя под рубашкой ладонь на его обнаженную грудь.

— Ты когда-нибудь занималась любовью в лесу? — Он расстегнул ее блузку и, стянув ее с плеч, начал целовать по очереди ее груди.

— Никогда в жизни. Я чувствую себя лесной нимфой.

Сломив веточку сирени, он стал легко поглаживать ее кистью бледных цветочков, как будто ее ласкали тысячи нежных поцелуев.

— Ты, действительно, похожа на лесную нимфу, — сказал он, обрывая цветочки с ветки, чтобы они водопадом падали на ее грудь. — Ты прекрасна, как сама заря. — Он стал целовать ее сквозь цветы, слегка покусывая соски.

Мучительно медленно он стянул с нее остальную одежду, ласкающими, поглаживающими движениями. Губы его повторяли движения рук, как бы играя в догонялки с ними, пробуждая в ней огонь в каждой клеточке, в каждой жилке. Она обвила руками его плечи и провела ими по его гладкой мускулистой спине, по круглым и крепким ягодицам. Он глухо застонал и чуть выпрямился, чтобы было легче освободиться от одежды. Затем он привлек ее к себе, приподнимая ее бедра, чтобы проникнуть в ее лоно. Их губы опять слились — они стали единым существом, наполненным любовью и желанием.

Он снова и снова повторял ее имя, тихо, ритмично, в одном темпе с движениями своего горячего тела, пока в самый блаженный миг из его горла не вырвался счастливо восторженный возглас. Кэйт услышала, как с близстоящих деревьев вспорхнули испуганные птицы и затем его крик, эхом прокатившийся по лесу:

— Я люблю тебя… люблю тебя… тебя… тебя… тебя… тебя…

— Затем она опять услышала журчанье водопадика и щебет возвратившихся на свои ветки птиц.

— Я люблю тебя, — в ответ прошептала она. — Мы больше никогда не расстанемся.

Воздух был тихим и теплым, в ранних сумерках начали перекликаться птицы, и солнце еще не коснулось холмов. Кэйт хотела, чтобы это мгновенье длилось вечно, так наполнено оно было любовью, обещанием счастья и радостного будущего. В тихом воздухе носились птицы, и на потемневшем небе стали видны яркие остроконечные звездочки.

Он нежно и страстно поцеловал ее, и она вздрогнула от охватившего ее желания.

— Тебе не холодно? — спросил он. — Может быть, вернемся в дом?

— Нет, мне тепло, дорогой. Не шевелись. Мне бы хотелось остаться вот так навсегда. Мне никогда не было так хорошо — как в сказке. — Она не могла сказать, где кончается ее любовь и начинается его. Она не знала, где кончается его тело и начинается ее. Мы поднимемся на небо, подумала она. Мы рассыплемся на тысячу сверкающих кусочков в ночном небе и станем созвездием — путеводным созвездием для влюбленных.