Яков Шехтер - Каббала и бесы

Смех не смолкал, демоны совершенно откровенно издевались над гостем.

– Пожалуйста, – вдруг попросил он реб Вульфа, – вы не могли бы отключить свет в синагоге? Весь, полностью, а потом, спустя несколько секунд, снова включить.

– Почему нет? – ответил реб Вульф, слегка удивленный необычной просьбой.

– Тогда давайте прямо сейчас и как можно быстрее.

Реб Вульф устремился в малый зал синагоги, открыл железную дверцу, прикрывающую распределительный щит, и повернул рубильник.

Стало тихо. Сквозь приоткрытую дверь доносилось посвистывание ветра в кронах тополей. Приглушенные расстоянием, долетали с рынка истошные вопли торговцев: «Хозяин лавки сошел с ума! Такие помидоры – и за такие копейки: хозяин рехнулся – налетай, пока не передумал!»

– Включите свет! – крикнул Томограф.

Реб Вульф щелкнул рубильником, и через секунду из печи и над «бимой» понесся демонский хохот.

– Выключите!

Хохот исчез.

– Включите!

Хохот появился.

– Первый раз в жизни вижу демонов, который питаются электричеством, – сказал Томограф. – Ну-ка, припомните, кто делал у вас недавно ремонт или чинил что-нибудь.

– Примерно месяц назад, – произнес Нисим, – наши соседи, торговцы с рынка, подарили люстру. И денег на ремонт пожертвовали. На небольшой такой ремонтик. Только и всего.

– Только и всего, – эхом откликнулся Томограф и снова полез в печь. – Только и всего.

Он втиснулся в печь до пояса и несколько минут шуршал в ней, словно огромная мышь.

– Вот он, – раздался наконец замогильный голос, – вот он, ваш демон.

Томограф вылез задом из печи и торжествующе протянул реб Вульфу небольшую коробочку с торчащими проводами.

– Что это? – не веря своим глазам, воскликнул реб Вульф, впрочем, уже начиная понимать, какую злую шутку сыграли с «Ноам алихот» доброхотные дарители.

– Это динамик, – ответил Томограф. – Второй запрятан в «биме». А демон сидит на рынке или где-нибудь неподалеку да похохатывает в микрофон. Только теперь, кроме покупателей, его уже никто не слышит.

Он двинулся к выходу, секретарь устремился за ним. Нисим догнал секретаря и на ходу протянул ему конверт с обусловленной суммой.

Реб Вульф и Акива двинулись вслед за остальными.

– Ничего не понимаю, – лицо реб Вульфа выражало полнейшее недоумение. – Я же после ремонта наводил в печи порядок. Не было в ней никакого динамика!

– Ты просто не заметил, – проскрипел Акива. – Томограф тоже не сразу нашел.

– Что значит «не заметил»! Я там полдня возился, своими руками разгребал мусор двадцатилетней давности.

– Ну, про динамик ты не скажешь, что это суеверие чистой воды.

– Не скажу, – согласился реб Вульф и тяжело вздохнул.

Томограф быстро попрощался с членами совета и скрылся за тонированными стеклами «Мазды». Секретарь резко взял с места, машина взревела, скрипнула покрышками и скрылась за поворотом.

Члены совета изумленно переглянулись: в шуме отъезжающего автомобиля им явственно послышался бесовский хохот. Не говоря ни слова, они повернулись и пошли каждый в сторону своего дома, постепенно растворяясь в лиловом воздухе реховотских сумерек.

Вот, собственно, и вся история. Происшедшие события описаны в ней так, как они стали известны в Реховоте. Часть из них удостоилась публикаций в газетах, часть распространилась из уст в уста. Возможно, кому-то они покажутся скучными и малозначительными, ведь в большом мире ежедневно приключается множество поражающих воображение происшествий. Возня вокруг мелких бесов в крошечной синагоге маленького городка незаметной на карте страны – достойна ли она столь пространного повествования?

Но, может статься, Г-сподь Вседержитель для того и уберег наших предков от псов-крестоносцев, испанских инквизиторов, немецких выродков и русских погромщиков, чтобы поселить нас возле теплого моря, под синим небом и дать возможность думать, говорить и писать о себе и только о себе: о наших маленьких проблемах, наших неудачах и удачах, то есть о том, что на всех языках мира зовется обыкновенным человеческим счастьем.

– Кто мне скажет, что такое реальность? – воскликнул реб Вульф, хлопая рукой по столу. – Вот этот стол, – он еще раз стукнул по лакированной коричневой столешнице, словно отбрасывая возможность разночтения. – Он действительно квадратный, на четырех ногах или таким представляется? А может, на самом деле он круглый, зеленый и железный?

– И вообще не стол, а пень, – заметил Нисим. – А ты не реб Вульф, а просто Вульф, волк из леса. И мы не молиться тут собрались, а выть на луну.

– Не нужно утрировать, – поморщился реб Вульф. – У Рамбама [41]написано: во всем держаться середины. А тебя, Нисим, вечно бросает с одной обочины на другую.

Уже темнело за окнами, отходил еще один, шумный, пронизанный беспощадным средиземноморским зноем день. Верхушки старых тополей во дворе синагоги «Ноам алихот» багровели в лучах заходящего солнца, но в самой синагоге царили бархатные сумерки. Только что закончилась дневная молитва – «Минха», и до начала вечерней «Маарив» оставалось каких-нибудь полчаса. Уходить не имело смысла, прихожане разбрелись по большому залу, разбившись на привычные группки, и вполголоса, словно боясь неосторожным возгласом нарушить очарование подступающей темноты, толковали о делах уходящего дня.

Правление синагоги, как обычно, перебралось в малый зал. В нем холодно мерцал белый свет неоновых ламп, и можно было разговаривать в полный голос. На большой перемене между «Минхой» и «Мааривом» всегда тянуло на рассказы об удивительных событиях и странных, будоражащих воображения происшествиях.

– Действительность напоминает мне шуршание сахарного тростника, – неспешно произнес третий член совета Акива, экзотический еврей с острова Свободы. – Его режут, а он только шуршит. Кричать надо, а он шуршит. Даже в последнюю секунду боится показаться вульгарным.

– Это он о ком? – спросил вполголоса слегка ошалевший от такого поворота молодой прихожанин. Группка молодежи, окружив стол, внимательно прислушивалась к разговору членов совета.

– Это он о Вульфе, – ответил развеселившийся Нисим, указывая подбородком в сторону председателя.

– Что есть молитва, если не крик о помощи? – возразил реб Вульф. – А для крика не обязательно широко раскрывать рот. Безмолвный плач может изменить реальность быстрее, чем рычание. Там, – он оторвал от стола тяжелую ладонь и многозначительно поднял вверх указательный палец, – всегда распахнуты ворота для слёз, но не для скандалов.

– Я расскажу вам историю, – продолжил он после короткой паузы, – которая не уходит из моей головы. Собственно, из-за нее я и задал свой первый вопрос.