Вирджиния Эндрюс - Секреты утра

Комната была словно законсервированная оставившими ее в один день жильцами, на зеркале лежали гребни, пудреницы, пуховки и другие дамские принадлежности, не убранные по местам и оставленные на поругание пыли. Одежда все еще висела на вешалке, и пара ботинок стояла возле кровати, с одной стороны женские, с другой мужские. Мне казалось, что я нагло вторглась в чужую жизнь.

Я была уверена, что это помещение служило спальней мисс и мистер Буш.

Выйдя из комнаты, я отправилась по коридору вниз и увидела по правой стороне открытую дверь, совершенно успокоившись, я уверенно посветила туда.

В центре комнаты стояла кровать, на которой спала мисс Эмили. Она походила на труп, в свете керосиновой лампы ее кожа казалась мертвенно-белой. Возле кровати стояла зажженная керосиновая лампа. Железная леди как ребенок боялась темноты.

В ужасе я отступила по коридору, открыв следующую дверь, нашла за ней спящую без одежды Шарлотту, она лежала свернувшись клубком с открытым ртом. Ее длинные распущенные волосы были разбросаны по подушке. Кроме комнаты родителей, больше похожей на музей, ничего, чем можно объяснить запрет на мое посещение западного крыла, я пока не обнаружила.

Подняв керосиновую лампу повыше, я заметила напротив Шарлоттиной еще одну дверь, поменьше остальных. Прислушавшись и не обнаружив подозрительных звуков, я попробовала открыть ее, но дверь оказалась запертой. Что за ней? Я попыталась нажать сильнее, и она наконец поддалась.

Включив ярче лампу, я смогла разглядеть в комнате живопись на стенах. На картинах неплохо были изображены животные, плантация, как я догадалась, Медоуз, но вся в деревьях и цветах. Я обнаружила шкаф с детской одеждой и коляску, в которой лежал ребенок. Мое сердце забилось сильнее, я подошла ближе.

Почему я никогда не слышала его крика, почему его держат взаперти? Чей это ребенок? Я подошла еще ближе к коляске и приоткрыла розовое одеяло… Это была кукла!!

– Как ты посмела сюда войти! – услышала я голос мисс Эмили и чуть не уронила лампу.

Повернувшись к двери, я увидела ее в ночной рубашке, с распушенными волосами и лицом, перекошенным от гнева.

– Как ты посмела нарушить мой запрет?

– Я хотела узнать, о каком младенце рассказывает Шарлотта, я хотела…

– У тебя не было никакого права, – перебила тетушка, – это не твое дело, – она подошла ближе, глаза горели гневом, шея была напряжена и при каждом слове так дрожала, что казалось, скоро лопнет. Она напоминала смерть, серая кожа, гнилые зубы и красные глаза. Страх лишил меня голоса, холодная волна прокатилась по спине.

– Я… Я не хотела беспокоить вас вопросами, но…

– Но ты заинтересовалась, – кивнула мисс Эмили, – как Ева плодом древа Познания, хотя ей и запретили его вкушать. Ничего не изменило тебя, ни работа, ни воскресная молитва, ни мои лекции, ты всегда будешь оставаться грешницей.

– Я не… – с трудом проговорила я, – я не хотела…

– Ты хотела найти дьявола, я понимаю, что тебя интересует, – усмехнулась тетушка, – тебя выдают глаза, и ты нашла ад.

– Я не понимаю.

– В этой комнате жил ребенок, пока не отправился в ад.

– Умер? Ребенок? Чей ребенок?

– Самого дьявола, – ответила она, – Шарлотта дала ему жизнь, но дьявол вдохнул душу.

– Что вы говорите?

– Я говорю, потому что ни от кого, кроме дьявола, она не могла забеременеть. Шарлотта один день, внезапно… понимаешь? – Она пристально посмотрела на меня. – Я понимала это, и когда она родила, мне хватило одного взгляда, чтобы убедиться.

– Вы сказали ей, что он чересчур много слышит? – догадалась я.

– Да, – ответила она. – Но, к счастью, он не выжил.

– Что вы сделали? – Сердце мое билось так, что я с трудом слышала свои слова.

– Ничего, но Бог внял моим мольбам, и одним поздним вечером… – В ее глазах промелькнула радость. – Но моя жалкая сестра, этот получеловек ничего не понял. И тогда я позволила ей мечтать. – Эмили обвела взглядом комнату.

– Это жестоко, – я посмотрела ей прямо в глаза. – Вы думаете мой ребенок – плод греха? Именно поэтому, вы заставляли меня выполнять непосильную работу и заставили выпить ведро касторки и морили голодом! Вы сумасшедшая идиотка, – я кричала, не давая вставить ей ни слова. Но она перебила меня.

– Ты высказалась! Выйди вон! – скомандовала она, я начала отступать к дверям, теснимая тетушкой. – Ступай на место!

– Я не вещь, я не останусь здесь больше, я уйду куда-нибудь, и вы не сможете меня остановить!

Как только я достигла двери, тетушка начала креститься и неистово кричать:

– Сатана! Изыди!

Я бежала и не могла остановиться, пока не покинула западное крыло. Лампа выпала из моих рук и разбилась, я оказалась в темноте. Дикая боль пронзила мой живот.

– О, нет, – кричала я, – о, нет… – У меня начались схватки.

Мисс Эмили медленно вышла из коридора и осветила меня, прижавшую к животу руки.

– Помогите мне, – умоляла я, – что-нибудь сделайте. – Я посмотрела у себя между ногами и увидела влажный пол, – у меня отходят воды.

Тетушка опустила лампу и убедилась в истинности услышанного.

– Попробуй встать, – скомандовала она, – быстро. Позади нее показалась Шарлотта.

– Что с ней, Эмили? Почему она лежит на полу?

– Помоги ей подняться, – тетушка пропустила Шарлотту вперед.

Я, с трудом превозмогая дикую боль, добралась до комнаты и упала на кровать, живот напрягся. Мисс Эмили вошла следом совершенно спокойная и поставила на стол лампу.

– Позови Лютера, – повернулась она к Шарлотте, – и скажи, чтобы принес ведро горячей воды. – Она взглянула на меня и злорадно улыбнулась. – Все, даже самое ужасное проходит, – и увидев, что испуганная Шарлотта стоит на месте, добавила, – пошевеливайся.

– О, Боже, – кричала я, – как больно.

– Не ной, самое страшное еще впереди, – заметила довольная мисс Эмили.

Она стянула платье и подогнула мои колени, потом положила руку мне на живот.

– Ну что ж, пришло время, – она улыбнулась, – теперь мы увидим, насколько ты сильна, чтобы перенести бремя греха.

– Толкай! – кричала, согнувшись надо мной, мисс Эмили, – ты не толкаешь, толкай сильнее!

– Я толкаю, – я глубоко дышала и снова напрягалась.

Боль была так сильна, что я уже начинала верить в теорию божественного наказания за мои грехи, выдвинутую тетушкой. Мама Лонгчэмп никогда не говорила мне, что рожать так больно. Я знала, что это не воскресный пикник, но не предполагала о подобных муках. Мне казалось, что матка завязалась узлом и не выпускает ребенка. Наконец, я почувствовала, что он движется.

– Как я и думала, – радостно заявила тетушка, – младенец идет ногами вперед.

Она ввела большой и указательный палец своей костлявой руки.