Анна Дубчак - Натали

– Nataliе…

Она открыла глаза.

Она впервые слышала этот голос.

– Bonsoir, Nataliе…

Она попыталась поднять голову с подушки, но так и не смогла: голова оказалась слишком тяжелая… Прямо над ней склонилось женское лицо, девушка улыбнулась и повторила приветствие, кажется, она сказала по-французски «добрый вечер».

И откуда ей известно ее имя? «Где я?»

– Где я? – Она все же произнесла это вслух. А как же иначе она сможет узнать, кому принадлежит эта роскошная розовая спальня и эти шелковые простыни?

– Я рад, что вы наконец проснулись…

Этот голос уже принадлежал мужчине. Он сидел неподалеку от нее и внимательно наблюдал за ее пробуждением. Ему было что-то около пятидесяти. Холеный брюнет с седеющими висками и приятной полнотой, спокойными карими глазами и тонкими губами, какие бывают подчас у капризных, но в общем-то добрых людей. То, что он был не русский, выдавал его совершенно чудовищный акцент.

«Я должна была лететь в Париж…»

– Вы у нас в гостях. Ничего не бойтесь, мы не причиним вам зла, – говорил господин, уже слегка наклонив голову, словно для того, чтобы получше рассмотреть ее.

Наталия подтянула к подбородку простыню и едва сдержалась, чтобы не натянуть ее себе на голову: кто знает, может, это все ей только снится?

Но таких высоких лепных потолков, какие бывают разве что в петербургских дворцах, в городе, где она жила, не было. Как не могло быть и таких монументальных кроватей с балдахинами и шелковыми кистями по углам.

– Вообще-то я не собиралась ни к кому в гости… – сказала она и почувствовала жжение в горле. Она словно высохла изнутри, ее тело просило воды. – Дайте мне попить… Я слаба, у меня сильно болит голова, а вы сидите здесь и ухмыляетесь, как кот… Кто вы и что вам, черт возьми, от меня нужно?

– Гаэлль! Принеси нашей гостье воды.

Гаэлль – та самая девушка, которую Наталия уже видела несколько минут назад, – принесла стакан с водой.

– Мадемуазель уже лучше? – спросила она с очаровательной улыбкой. Во всех движениях этой девушки было столько подобострастия и энергии, а во взгляде готовности услужить и показной заботы, что Наталия сразу поняла: перед ней служанка ли, горничная, но, как ни странно, русская. «Если я в Париже, то она из эмигрантов».

– Надеюсь, что вам хватит два дня на то, чтобы отдохнуть, прийти в себя и привыкнуть к новой для вас обстановке. Мне понятен ваш тон, да, вы не ошиблись, дорогая Натали, вы в плену. Но мы приложим все силы к тому, чтобы ваш плен не показался вам уж слишком мрачным. Ваша тюрьма находится как-никак в Булонском лесу, здесь свежий воздух, приятное общество, мягкие постели и хорошая еда. Это пока все, что вам полагается знать. Через два дня вы узнаете чуть больше… А пока – до скорого свидания…

И господин стремительно вышел из комнаты.

Наталия посмотрела на стоящую рядом с ней Гаэлль.

– Ты русская? – спросила она ее.

– Да, мадемуазель.

– Тогда ущипни меня…

Завтракать на закате, да еще и в плену – что может быть приятнее?

Наталия сидела совершенно одна в огромной гостиной за большим овальным столом, накрытым белой кружевной скатертью. Повсюду горели свечи, огонь отражался в серебряных канделябрах, хрустальной посуде, играл в графинах с винами и соками.

Гаэлль, накрыв стол, исчезла, оставив Наталию наедине с жареным цыпленком, салатами, булочками, рыбой и грибами. Не страдая отсутствием аппетита и понимая, что ей предстоит борьба – причем не важно, за свое ли спасение или вообще за жизнь, – Наталия придвинула к себе тарелки и не спеша, с чувством поела. Выпила вина, нисколько не боясь, что оно отравлено («Какой смысл меня травить сейчас, когда, если бы это было кому-нибудь нужно, меня зарезали бы раньше…»), и даже успев получить от этого завтрака-ужина удовольствие, встала из-за стола и подошла к окну. Это были настоящие французские окна, о каких можно было только мечтать: от пола и до потолка. Или почти до потолка. Но дивные, синие от густеющего прямо на глазах за стеклом ночного воздуха, от темнеющих деревьев, медленно раскачивающихся от легкого ветра, от звездного неба… Это было красиво до головокружения.

Она вспоминала.

Аэропорт и Логинов, целующий ее в щеку. В губы он бы не посмел: рядом стояли Сапрыкин, беременная Соня, Манджинян, Сара…

Она с самого начала была против этих проводов. К чему эта торжественность, ведь она улетала в Париж не по заданию ЦРУ или Интерпола. Она бросала всех этих несчастных только ради развлечения, каким ей представлялось путешествие во Францию. И если раньше она путешествовала тайно, поскольку не хотела травмировать Логинова непозволительной, по его мнению, для женщины свободой, и ей приходилось обманывать его, говоря, что она едет «к тетке в деревню, отдохнуть-расслабиться», то постепенно ей все же удалось отвоевать себе это право на свободу (хотя бы перемещения в пространстве). Что касалось остальных «свобод», то на это, к счастью, особого разрешения или благословения не требовалось: она умела жить сразу несколькими жизнями. «У тебя талант, – говорила Сара, от которой трудно было вообще что-нибудь скрыть, – раздваиваться, растраиваться… Когда-нибудь ты обманешь самое себя и забудешь об этом…» И она была права.

Мужчина, с которым она прожила уже около трех лет, был вынужден все это время находиться в постоянном напряжении: Наталия была непредсказуема и самодостаточна. Эти два качества не позволяли прокурору города Логинову расслабиться настолько, насколько расслабляются рядом со своими женами мужья. Он знал, что стоит ему только размякнуть, как Наталия моментально среагирует на это, показав, как кошка, острые когти. Она взбунтуется, осыплет его упреками и, что самое удивительное, в конечном счете окажется права. Да, он зарабатывает мало денег, да, у него не всегда все клеится на работе и много нераскрытых преступлений, да, он любит поесть-поспать, да, он подчас не может обходиться без ее помощи, да, ему от жизни нужно несравнимо меньше, нежели ей… Но это он, а это она. У каждого из них свое представление о жизни и о счастье. И если Логинову важно (а стало быть, и достаточно), завершив свой рабочий день, прийти домой, поужинать и лечь спать с любимой женщиной, то Наталии для полного счастья не хватает всего-ничего: нескольких миллионов американских долларов в швейцарских банках, виллы на Средиземном море и двух сенбернаров, на которых верхом будут кататься их дети…

И здесь нет места для иронии: она за последний год заработала столько, сколько Логинов не заработал бы и за всю жизнь. Он это не то чтобы знал, он это чувствовал. Деньги ведь меняют человека: Наталия, к примеру, когда ее дела шли в гору, становилась все ленивее и ленивее, но зато она много смеялась и предавалась любви по первому же требованию своего прокурора.